Там, как ни странно, было весьма уютно, белые накрахмаленные скатерти, приличные столовые приборы, даже цветы на столах стояли в вазочках.
Они выбрали столик в самом углу и молча уселись напротив друг друга.
Фрося засунула свою сумку далеко под стол и улыбнулась:
— Вечно я с торбами, когда уже буду, как порядочная дама в вечернем платье ходить в ресторан, а то помнишь в Ленинграде, как чушка пришла с тобой, спасибо, что не дал совсем опозориться.
И она засмеялась.
Виктор кисло улыбнулся в ответ:
— Ты, вот бежишь от меня и даже ничего не объясняешь, а ведь мы могли бы хорошо провести время здесь в Витебске, и в ресторан сходить не чета этому.
— Витенька, я не от тебя бегу, а бегу от той жизни, которую ты мне предлагаешь.
— А, что я тебе плохое предлагаю, пока пожить у моей мамы на всём готовом, через пару лет я выйду в отставку и мы тогда определимся с местом жительства, узаконим наши отношения, и будем жить друг для друга, и никто и ничто не помешает нашей любви…
— Витя, ты наверно забыл, что у меня на руках пятилетний сын, да и старших я не собираюсь кинуть на произвол судьбы.
— Фрося, мы с мамой обговорили этот момент, у вас с пацаном будет отдельная комната, а когда я буду наезжать, он поспит в зале на раскладушке, а маме моей уже за семьдесят, кто знает, сколько уже осталось, а так и вы будете при месте и она присмотрена, и мне в Витебск всего ночку ехать на поезде, а на машине и того быстрей.
— Витюша, моему сыну не нужно место, ему нужен отец…
— А, что тот профессор готов стать отцом?
Фрося вскинула голову и готова уже была вспылить, но тут подошёл официант и они сделали заказ.
Конечно же, этот ужин нисколько не напоминал Ленинградский, не было изысканного меню, шампанского и коньяка, а самое главное, не было приподнятого настроения.
Они молча кушали, каждый порывался что-то сказать, но сдерживался и только напряжённо прислушивались к объявлениям звучащим на вокзале, которые не достаточно разборчиво были слышны в ресторане.
Виктор первым не выдержал и прервал затянувшееся молчание:
— Фросенька, я опять погорячился, прости меня, лучше давай вспомним, как нам было хорошо и как бы ещё могло быть ещё лучше…
Фрося положила рядом с тарелкой вилку, вытерла салфеткой губы, взглянула на часы и глядя в глаза мужчине, заговорила:
— Витя, ты хотел объяснений, так послушай, хотя я думала, что ты сам обо всём догадался, а выходит, нет.
Мы очень мало знакомы друг с другом и, похоже, ты меня до сих пор совсем не знаешь, а я вот тебя уже изучила настолько, что поняла, мы не можем быть вместе.
Я не буду сиделкой около твоей матери, которая мне совершенно не симпатична, у меня достаточно средств, чтоб самой о себе позаботиться, я не собираюсь месяцами ждать любимого мужчину, а встречать противного ревнивца, которому дети мои по барабану, ему только нужна хозяйка в доме, сиделка для его матери и пылкая любовница в постели.
На последнее я бы с удовольствием согласилась, если бы могла принять всё ранее мной сказанное, но повторяю, нет, хотя моё сердце разрывается на части от боли.
К сожалению Витя, ты моя большая ошибка, но и её я переживу как-нибудь, не такое уже раньше пережила…
Не провожай меня на поезд, не надо, за ужин можешь заплатить.
Она достала из-под стола свою сумку и не оглядываясь, пошла на выход из ресторана.
Глава 70
Выйдя из ресторана, Фрося взглянула на табло, её поезд прибывал на третью платформу через десять минут и она вступила на переходной мост.
Накрапывал дождь и хоть у неё не было зонта она обрадовалась ему, потому что этот дождь смывал слёзы, которые беспрестанно текли из её таких ещё недавно счастливых глаз.
Крайне расстроенная женщина сошла на свою платформу и стала ходить взад вперёд в ожидании поезда, но вот натужно сопя и отфыркиваясь, он подошёл к перрону.
Уже под проливным дождём Фрося побежала к своему вагону, подала билет проводнице и повинуясь какому-то инстинкту, оглянулась, подняла глаза кверху — на переходном мосту в своём элегантном костюме, промокший до нитки, стоял Виктор.
Глаза их встретились, но никто из двоих не помахал рукой на прощание друг другу.
Фрося подгоняемая другими пассажирами прошла в вагон.
Она, не обращая внимания, на шум и толкотню, засунула свою сумку под нижнюю полку и уселась, глядя в окно.
Потом машинально расстелила себе постель на предназначенной ей второй полке, попила предложенного проводником чаю и улеглась.
Всегда такая словоохотливая и компанейская в поезде, на этот раз она не хотела никакого общения, а закрыла глаза и глубоко задумалась.