После небольшой паузы Аня продолжила:
— Мы же знали, что она выжила в гетто, и тебе ведь сообщили, что после войны Рива пыталась нас разыскать, и нам было известно, что сейчас она живёт в Израиле… Мы просто не знали, как дальше сложилась её судьба. И я очень рада, что у неё в дальнейшем всё наладилось, что у неё подрастает сынишка, что у меня есть где-то ещё один братик… — и Аня задорно улыбнулась.
Но, глядя на мать, поняла, что та опять сейчас расплачется, подбежала к ней и обняла за плечи:
— Мамочка, ты ни в чём не виновата ни перед ней, ни передо мной, а, более того, мы с Ривой должны возблагодарить Бога, что он в нужную минуту послал нам именно тебя, потому что я даже представить себе не могу, что на твоём месте мог бы оказаться другой человек. Ты, без всяких сомнений, спасла меня, ты подарила мне жизнь, потому что настоящие родители, каждый день ходившие под смертью, вряд ли смогли бы сохранить её мне в гетто.
Разве ты могла хоть на секундочку представить, что я отрекусь от тебя, что я смогу забыть всё то, что ты для меня сделала и продолжаешь делать… Неужто ты думаешь, что я так просто кинусь на шею чужой для меня женщине только потому, что она родила меня…
Ах, мама, мамочка, я собиралась сегодня серьёзно поговорить с тобой, но твоя реакция на это письмо перечеркнули всё то, что я хотела тебе рассказать и всё то, что я хотела в ближайшее время сделать…
От последних слов дочери Фрося быстро пришла в себя, слёзы мгновенно высохли, и на лице отразились любовь и озабоченность, ведь сегодня вечером им нужно было столько много выяснить и определить. Ей сразу вспомнились предупреждения Баси и Ицека, намёки и не просто намёки раввина Пинхаса, и письмо Ривы отошло на второй план:
— Всё, доченька я успокоилась. Пойми, моя девочка, я обыкновенная, малообразованная баба, у которой, прямо скажем, не совсем хорошо сложилась судьба. Я не имею в виду вас, детей, с этим мне как раз очень повезло. А вот личная жизнь явно не удалась, я осталась одна с четырьмя детьми, трое от разных отцов, и четвёртая, то есть ты, которой я отдала всю свою материнскую любовь, зная, что где-то тоскует родная несчастная мать, давшая тебе жизнь и расставшаяся с тобой ради твоего спасения.
Не перебивай меня, я ещё не закончила на эту тему… Конечно, ты можешь мне возразить и напомнить, что я через раввина Рувена пыталась выяснить о судьбе Ривы, но видит бог, я не собиралась с тобой расставаться, потому что не представляла жизни без тебя.
Нет, я не боялась, что ты отречёшься от меня, но я не могу, пойми, не могу отказать Риве в праве на любовь к тебе и на сердечное общение с тобой. Она в самый ответственный и опасный момент вручила в мои руки самое дорогое, что у неё было, свою единственную кровиночку. Доверила мне тебя, твою будущую судьбу.
Ты даже представить не можешь, какой она прекрасный человек! Они ведь с твоим отцом, рискуя карьерой и своим благополучием, спасли меня и жизнь Стасика. Я тебе об этом когда-нибудь обязательно расскажу поподробней…
И даже если бы они не спасали мне с сыном жизнь, и даже если бы они были мне совершенно чужими людьми, я всё равно не могла бы отказать матери в праве знать, как дальше будет складываться судьба дочери. Она не виновата в том, что проклятая война разлучила вас.
Да, она отдала тебя, по сути, в чужие руки, но она не избавлялась от тебя, она тебя спасала, и я рада, что это именно мои руки приняли тебя, потому что я не представляю теперь жизни без тебя…
Это письмо не должно повлиять на тот разговор, который нас с тобой ожидает после ужина, мы и так с ним припозднились, хотя Басю с Сёмкой не оторвать от телевизора, не зря говорят, что старый, что малый… — и на лице Фроси опять заиграла улыбка.
Глава 9
Фрося решительно проследовала в ванную, где освежила лицо холодной водой, стараясь убрать с него следы недавних горьких слёз.
Быстро вдвоём с Аней накрыли стол и с трудом оторвав Басю с Сёмкой от экрана телевизора, уселись ужинать.
Пожилая женщина внимательно смотрела на Фросю, то через очки, то поверх их:
— Фгося, пагшиво выглядишь, от этих деточек одни цогосы, цогос, это гоге, пусть наши вгаги их знают…
И переведя взгляд на Аню, покачала осуждающе головой.
Мать заверила добрую женщину:
— Басенька, Аня пока здесь не при чём, просто сегодня выпал на мою долю очень тяжёлый день.
Раввин Пинхас передал мне письмо от Ривы из Израиля, и оно разорвало мне сердце.
Я знаю, что вы в курсе нашей истории, а трагедия заключается в том, что Риве через двадцать два года стало известно о том, что её доченька осталась жива.