Клара до самой смерти не простила сестре до конца, что та не проявила расторопность в поисках её сына, когда их с мужем арестовали в одну ночь в середине тридцатых годов.
Сёстры очень редко встречались и поэтому Фрося мало была знакома с семьёй дочери Розы Израилевны.
В летние месяцы, во время школьных каникул, они с мамой Кларой бывало наезжали на дачу в выходные дни, где проводил время Сёмка, вместе с внучками Розы Израилевны, куда очень редко и на короткий срок наведывались её дочь Соня с мужем Марком.
За восемь лет прожитых в Москве Фросей, можно на пальцах пересчитать, сколько раз пересекались её пути с этой парой явных снобов.
Со слов Розы Израилевны, она знала, что Соня работает в школе, где преподаёт математику, а Марк был заведующим какого-то магазина.
Фрося усмехнулась, она даже не знала какого магазина, промтоварного или продуктового.
В любом случае, она мысленно хвалила себя, что именно к этому человеку обратилась за помощью, и хоть его манера поведения и разговора раздражали темпераментную Фросю, но с этим можно смириться, главное, что не отказал, и более того, окажет всякое содействие.
Фрося даже не услышала, как в комнату зашёл Сёмка и сел рядом с матерью на подлокотник кресла:
- Сынок, прости дружок, я совсем тебя закинула, привыкла, что ты всегда около бабушки крутишься.
Глянув в лицо сына, увидела, как в его глазах закипают слёзы:
- Успокойся, мой мальчик, бабушка была уже очень больная, только сила воли держала её многие годы.
Она ушла от нас, до последнего, находясь в здравом уме и можно смело сказать, на своих ногах.
Я тебе когда-нибудь расскажу, сколько она пережила, сколько на её долю перепало горя и трудностей, а она не сломленной ушла, никогда не жалуясь, и не требуя к себе особого внимания.
Сохрани сынок о ней светлую память, будь таким же несгибаемым, как были она и твой отец, ты ими можешь смело гордиться...
И вдруг Фрося сама не выдержала и разрыдалась, а следом за ней и Сёмка.
глава 18
На завтра утром Фрося выпроводила сына в школу, прибралась и стала ждать Марка.
Он явился, как и обещал в назначенное время, уже вначале девятого раздался звонок в дверь.
Фрося пригласила Марка позавтракать и тот не отказался:
- Знал, что предложишь кофе, поэтому не стал пить его дома, надо ведь поговорить, я тебя слушаю...
И он стал медленно маленькими глотками наслаждаться любимым напитком.
Фрося взяла себя в руки, определённо, надо привыкать к этой его манере поведения и разговора, а иначе можно свихнуться.
Бедная Сонечка, сама такая словоохотливая и жить с таким молчуном.
- Марк, здесь три тысячи рублей, надо будет ещё, добавлю, у меня деньги есть, можно не ограничивать себя в расходах.
Ицек по приезду в Вильнюс всё возместит.
Мой друг очень боялся особо говорить по телефону, сказал только, что ему нужны пуховые одеяла и подушки, хорошая посуда и всё, что я посчитаю ценным.
Я, если честно сказать, не представляю, что для него ценное, может золотые и серебряные украшения...
Марк, наконец, оторвал глаза от своего кофе и посмотрел на Фросю:
- Понятно...
И замолчал, что-то обмозговывая, но ей казалось, чтоб позлить и довести её до белого каления.
Вдруг он резко отодвинул от себя пустую чашку:
- Послушай, уважаемая Фрося, про деньги излишне распространяться и так ясно, что за дарма ничего не бывает.
Я тут кое с кем поговорил и многое выяснил про отъезжающих в Израиль.
Про какое золото и серебро ты мне тут говоришь, когда на каждого члена семьи отъезжающего разрешается одно колечко, одна цепочка или браслет и одни серьги, и то только женщинам.
Золотой серебряной посуды можно только по сто грамм на человека и это всё у него скорей всего есть...
А Фрося только думала через Ицека передать Риве её золото, что та оставила вместе с Анечкой в сорок первом.
Тем временем Марк продолжил:
- Я понимаю, что у него скопилась большая сумма денег, которую ему не на что потратить, но мебельные гарнитуры и одежду советского производства мы ему конечно не повезём.
В моём багажнике уже стоят несколько коробок с духами, одеколонами, хорошим мылом.
Сейчас поеду забирать дорогие импортные сервизы - столовый на двенадцать персон, по парочке кофейных и чайных, обещали мне импортные болоневые куртки, финскую и чешскую обувь... рассиживаться некогда.
Кстати, за всё, естественно, надо будет переплачивать.
Он внимательно посмотрел на Фросю, та утвердительно кивнула ему в ответ.
- Присмотрюсь, может ещё что-нибудь прикуплю, но надо учесть, что машина не резиновая.
Завтра в шесть утра выезжаем, твоего сына вечером заберу к нам, ничего страшного, от нас ему тоже не очень далеко до школы, если за три дня не управимся, Соня его с нашими девчонками отвезёт на дачу к тёще, начинаются ведь каникулы.
Поднялся, уверенным движением руки сгрёб конверт с деньгами, и, только кивнув на прощанье, удалился, не ожидая, когда Фрося проводит его до двери.
Да уж...
Скоро ей предстоит с этим сухарём много часов пилить, сидя рядом в машине.
Это тебе не поезд, книжку не почитаешь, останется только в окно смотреть, а делать нечего, придётся терпеть, сама на свою голову обратилась к нему за помощью.
Ей, привыкшей самой решать различные жизненные задачи, вдруг попался на пути человек, который её освобождал от многих навалившихся сложностей и забот.
Так, рассиживаться некогда, пишу записку Сёмке и быстренько на дачу, надо же выяснить, чего хотела Роза Израилевна.
Любопытно, конечно, но её фантазии не хватало и всё же не с проста такая срочность.
Хотя мама Клара намекала на то, что после её смерти, сестра должна проявить благородство по отношению к Фросе и Сёмке, но она была в этом не очень уверенна, что так оно и будет.
Дача встретила Фросю одурманивающим ароматом цветов и трав.
Вовсю уже цвели яблони, возле калитки раскинулась сирень и на душу вдруг опустилась такая благодать, что все тревоги и печали последних дней отступили в глубины памяти.
Она с удовольствием вдыхала полной грудью такой знакомый с рождения запах чистой природы, со щемящей тоской смотрела на свежую майскую зелень и цветы, что на глазах выступили невольные слёзы.
Усмехнувшись, про себя подумала: что это она совсем разнюнилась, чуть что, плачу и плачу, определённо, надо что-то менять в жизни.
Казалось бы, за восемь лет можно уже было привыкнуть к городской жизни, когда не надо вскакивать засветло с кровати и понеслось - подоить, накормить, пополоть, полить, убрать, постирать... боже мой, сколько было всякой работы в доме и вокруг, страшно вспомнить, а вот раскисла, что сказать, деревенская баба и останется деревенской до смерти.
Глядя на привычную неухоженность сада, огородика и двора, Фрося вдруг подумала, а не для наведения ли порядка здесь, позвала её сестра мамы Клары.