Она вдела в уши маленькие золотые серёжки с небольшими бриллиантами, на палец вошло как влитое с таким же камешком тоненькое колечко и на руку, первый дорогой подарок Марка, золотые часики.
Работник отдела хранения изъятых при аресте вещей протянул ей кошелёк и попросил пересчитать содержимое.
Фрося не помнила, сколько денег было у неё в кошельке на момент задержания, но насчитала — двести тридцать пять рублей и какая-то мелочь.
Она кивнула служащему, что всё верно и поспешила покинуть мрачное заведение, где она пробыла больше трёх месяцев.
У ворот тюрьмы Фросю встречал Сёмка, одетый в модный овчинный полушубок, справленный ему матерью в прошлом году.
На нём не было головного убора, а на улице в этот момент было не менее двадцати градусов мороза.
Фрося, буквально, задыхалась от этого жгучего свежего воздуха.
От волнения и холода она дрожала, пряча кисти рук в рукава своего уже облезлого свитера из ангорки.
По скрипучему снегу к ней подбежал Сёмка и накинул на плечи одну из её шикарных шуб, а на голову любимый пуховый платок, давнишний подарок от не состоявшегося мужа Семёна Вайсвассера.
Натуральный мех шубы тут же начал согревать тело, а может быть этому в большей мере, сопутствовали объятия с сыном:
— Сыночек, почему ты без шапки, мой мальчик, ты ведь голову простудишь?
— Мамочка не плачь, не плачь миленькая, ведь всё хорошо, мы уже вместе, ты лучше ворчи, ворчи на меня моя миленькая, мне так этого всё это время не хватало.
И он не в силах сдержаться, всхлипнул, как в детстве.
— Сыночек, как тебе не стыдно плакать, ведь тебе сегодня исполнилось восемнадцать лет, ты у меня стал совсем взрослым.
— Мамочка, дороже подарка ко дню рождения у меня в жизни ещё не было и вряд ли будет, мы снова вместе, ты на свободе, ты на свободе…
Мать с сыном не могли оторваться друг от друга, но длинный гудок такси вывел их из эффории встречи.
— Мамочка поехали быстрей домой, это наше такси.
Фрося со страхом переступила порог оставленной ещё в конце августа, запомнившейся разгромленной обыском, квартиры.
Конечно же, ничего не напоминало о том страшном вечере, было чисто, уютно и вкусный запах распространялся из кухни, но чего-то не хватало, и тут до Фроси дошло:
— Сёмка, а где твоя груша? Без неё прихожая теперь кажется пустой.
— Мам, ты ведь её так не любила.
Нет, тут не всё так просто, но выяснение деталей сейчас было неуместным.
А Сёмка уже кричал из кухни:
— Мамуль, я решил, что казённой пищи ты наелась за эти месяцы досыта и поэтому в ресторан не пойдём.
Я сам приготовил для нас праздничный обед, сейчас заценишь.
— Сыночек, я хочу скинуть с себя эти вонючие шмотки, опустить их в мусорное ведро и пол часика поотмокать в ванне. Ты подождёшь?
— Мамочка, что такое пол часа по сравнению с тремя с половиной месяцами?!
Прежде чем пойти в ванную, Фрося быстренько пробежалась по квартире и тут же отметила для себя, что кроме груши, исчезли кресло Вальдемара, и проигрыватель из комнаты сына.
Все вопросы она решила оставить на потом, а сейчас горячая вода, пена и благодатный покой.
После ванной посвежевшая и разомлевшая Фрося зашла в свою спальню и закрыла за собой дверь.
Она скинула халат и осталась стоять обнажённой возле зеркала.
Из него смотрела женщина с печальными потухшими глазами, обозначившиеся морщинки лучиками разбегались в сторону от глаз, чуть поглубже двумя бороздками они пролегли от носа к губам.
Она смотрела на своё тело — боже мой, как она похудела, это конечно неплохо, но не до такой же степени, когда явно выделяются ключицы и тазобедренные кости.
Эх, Марк от такой бабы, наверное, отвернулся бы в одночасье, но ведь она уже на свободе, а это главное, а что такое вес, ещё придётся скоро с ним опять бороться, а обожаемый ею любовник находится в недосягаемой дали.
Фрося с удовольствием облачила тело в нежный материал нижнего белья, ажурные колготки плотно обтянули стройные ноги, бархатное платье бежевого цвета мягко легло на плечи.
Тщательно причёсываясь, она распушила волосы, вплетя туда неизменную голубую ленточку и из зеркала уже смотрела на неё совсем другая женщина.
Фрося улыбнулась своему отражению — мы ещё повоюем, а жизнь с Марком или без, всё равно продолжается, ведь ей есть ради кого жить, да и самой ещё так хотелось вкусить радости жизни, надо поспешить на кухню, а то Сёмка сгорит от нетерпения, да и от вкусных запахов собиралась во рту обильная слюна.