Ясно, что не в квартире, понятно, что не на даче и гараже, лучше всего у надёжных людей, таких у неё не много, но на старую подругу Аглаю и на новую Настю, она могла положиться, как на себя.
Деньги эти на первый взгляд немалые, но как она разучилась за последние годы жить скромно, не ограничивая себя, практически ни в чём.
Марк за время их тесного общения, приучил её жить с размахом, не в чём себе не отказывая, потакая капризам и с любовью к роскоши.
Нельзя сказать, что она была сильно избалованна раньше, то есть, до встречи с Марком, но деньги у неё всегда водились, а точнее, с того момента, как поменяла золотые царские монеты в Вильнюсе.
Денежки то водились, но достойно жить на них, она научилась только за последние четыре года.
Нет, временное содержание под стражей или прямо скажем, тюрьма, не сломали её и не заставят дрожать от страха, уйдя в глубокую тень.
Не будет она бояться пользоваться имеющимися у неё средствами, а тем более, она не хотела ущемлять в них уже взрослого сына.
Ладно, чересчур много мыслей для первого дня после освобождения, надо остыть, осмотреться и, возможно, послушать Марка, сходить на встречу с его другом и съездить после Нового года в санаторий, поднабраться здоровья, веса и спокойствия.
Тянуть не буду, завтра же схожу в то ателье и отыщу того Валерия Ивановича, о котором пишет Марк.
До сих пор её бывший любовник плохого не советовал и она была уверена, никогда к не надёжному человеку не отправит.
Только любопытно, а для чего он её к нему посылает?
Всё, читаю письма от Анютки и в люлю.
Фрося с письмами от дочери перебралась в спальню, застелила свежую постель, облачилась в ночную сорочку из приятного для тела материала и водрузив на нос очки, принялась за чтение.
Один за другим она откладывала листки писем в сторону.
Дочь, как всегда была нежна, внимательна и сентиментальна.
Она с воодушевлением описывала свою научную деятельность, рассказывала в красках о Париже, куда ездила на семинар, про успехи Маечки в школе и, как они с Ривой учат её стихам Чуковского, Маршака и Михалкова.
Скорей всего, Сёмка ответил Ане на второе её письмо, потому что начиная с третьего послания посыпались вопли и стенания, дочь не находила себе места от горя, узнав, что мать находится в заключении.
Из четвёртого письма Фрося выяснила, что Сёмка, как мог успокоил сестру и наказал ей, не предпринимать никаких активных действий в Израиле и в Штатах, чтобы ещё больше не усугубить участь матери, присовокупив к тому, в чём её обвиняют, ещё связь с заграницей.
Завтра она обязательно напишет Анютке, пусть успокоится.
Только в пятом письме Аня написала о том, к чему пришла в отношениях с Мишей:
«Мамочка, мой благородный уже бывший супруг умотал в Америку и мне стало дышать намного легче.
Также глубокой грудью вздохнули все наши близкие, а особенно Рита, она твёрдо решила не ехать с ним и суд пошёл нам на встречу.
Я отказалась от претензий на алименты и поэтому его легко выпустили из страны.
Мамочка, я иногда думаю, неужели я была полная дура, слепая и глухая, как я не разглядела раньше в нём мелкого эгоиста, не слышала в его речах желания только покрасоваться, где на первом месте всегда было только собственное Я.
Прошло две недели, как он уехал, а я всё оглядываюсь, а вдруг он преследует меня и возвращаясь в свою квартиру, боюсь услышать его занудный голос, в котором вечное недовольство, сменяется истеричным криком.
Всё, хватит о нём, начинаю личную жизнь с чистого листа, хотя на неё у меня пока нет совсем времени.
Мамочка, миленький мой мамусик, сердце болит за тебя, но я верю, что всё обойдётся и ты, наконец, сама ответишь мне на письма, хотя я очень благодарна тебе мой братик Сёмочка, что держишь меня, в какой-то степени, в курсе событий.
Я не плачу, я улыбаюсь тебе мамочка, целую, целую, целую ты улыбнись мне в ответ».
Все прочитанное лежит в сторонке и Фрося поймала себя на том, что не только мысленно, но и в самом деле, улыбается в ответ последнему предложению письма дочери.
Вот, думала засну, а не спится, пойду что ли, позвоню Стасу и Насте в Питер.
Трубку подняла Нина и тут же затараторила, задавая бесконечные вопросы о произошедшем с Фросей.
Она, как могла успокоила невестку, расспросила про детей и позвала к телефону сына.
До Фроси доходили отрывочные слова разговора невестки с её сыном, тот явно не хотел подходить и, когда Фрося уже хотела положить трубку на рычаг, раздался его такой знакомый, но отчуждённый голос: