— Да, мама, я слушаю.
— Здравствуй Стас, давно я тебя не слышала, я к тебе без претензий, так, хочу узнать, чем ты живёшь, о чём думаешь, к чему стремишься…
— Мать, что ты со мной разговариваешь, как с чокнутым, я в порядке — здоров, сыт, одет, у меня есть нормальная семья и растут трое деток и, между прочим, выбран народом на ближайший съезд народных депутатов.
А ты, вот лучше мне скажи, тебя выпустили временно или навсегда и как скоро ты вновь загремишь на нары?
— Сынок, а ты волнуешься так за меня или за себя?
— А ты, мама, не язви, ты меня сейчас не кормишь и не одеваешь, давно на своих ногах стою и не жалуюсь, вон какого почёта заслужил, а твоя жизнь и деятельность, может сломать мне карьеру и тогда я за себя не ручаюсь.
— Что Стасик, приедешь драться или сразу убивать?
— А пошла ты, дорогая мамочка, ко всем хренам.
В ухо Фроси ударили короткие гудки отбоя.
Она стояла с зажатой в руке трубкой телефона и так сжимала её, что побелели пальцы и по ним побежала мелкая дрожь — интересно, когда он превратился в подобного негодяя, на каком жизненном отрезке, ведь ещё лет пять назад, был очень даже порядочным человеком и сыном.
Ладно, позвоню Насте и покончу с этой повинностью.
Голос Насти был весьма доброжелательным, даже показалось, что она рада Фросиному звонку.
Хорошо, что до Ленинграда не дошла весть о её заключении, поэтому эта тема в их разговоре даже не возникала.
Невестка с восхищением в голосе рассказывала о внуке, который пошёл в садик и проявлял недюжинные способности:
— Вы, наверное, со мной согласитесь, что у него есть в кого быть таким сообразительным ребёнком, ведь у него с двух сторон прекрасные корни.
Ефросинья Станиславовна, за всё это время после его отъезда, от Андрея была только одна телеграмма в августе, в которой он поздравляет Алесика с днём рождения.
— Настя, а ты не пыталась его удержать от этого безумного шага, уехать к чёрту на кулички, чтобы ни одна душа не могла до него добраться и сам словно в воду канул?
— Вы, меня простите, но я считаю, что в нашем разводе вся вина лежит на нём, мог бы остепениться, найти себе спокойную кабинетную работу и жили бы не хуже других.
Вы, вряд ли это знаете, но я хочу вам сообщить, что папа сошёлся с мамой и они были уже готовы обменяться с нами квартирами, а Андрей принял это моё предложение в штыки, видишь ли, он не может быть иждивенцем, и просиживать в креслах штаны, ему экспедиции подавай, а Новосибирск его вполне устраивает.
Представляете, он мне заявил, что нам пора завести второго ребёнка и, тогда, если я приеду к нему на постоянное жительство, то обещали выделить служебную трёхкомнатную квартиру.
Ну, подумайте, мне питерской и в Сибирь, и по его глупости потерять жилплощадь в самом Ленинграде?!
Простите, нет зла, но поверьте, если он одумается, у него остаётся дорога обратно, если, конечно, не опоздает.
После разговора с невесткой настроение не улучшилось, никуда, похоже, Андрейка от этого удава не денется, всё равно проглотит.
Скорей всего, его отъезд в глухомань, только временное отступление, а может, дай бог и ошибаюсь.
Глава 90
На завтра Фрося с замиранием сердца завела любимую Копеечку, как она сразу же после покупки окрестила своего жигуля и отправилась по указному в письме Марка адресу.
На Арнаутской Фрося отыскала быстро ателье и нашла сапожную мастерскую, и Валерия Ивановича.
К ней со стула поднялся моложавый мужчина среднего роста с широкими плечами и, взяв в руку палочку, пошёл хромая ей на встречу:
— Здравствуйте, здравствуйте!
А правильно вас мне Марик описывал, хотя вы даже во многом превзошли…
Фрося улыбалась мужчине, не находя слов от такого душевного приветствия.
— Давно поджидал, мы с Марком Григорьевичем дружим уже больше десяти лет.
Мы не часто встречались, я ведь не ходок по ресторанам и театрам, а в выходной за бутылочкой коньячка или за пулечкой бывало отрывались.
Фрося смотрела в красивые, блестящие карие глаза нового знакомого и в душе к нему зарождалось доверие, и желание протянуть руку дружбы.
— Ефросинья Станиславовна, Марик меня очень просил, чтоб я вам содействовал, в чём только смогу, как только обратитесь ко мне.
— Валерий Иванович, я только вчера прочитала письмо от Марка, где он убедительно настаивает, обратиться к вам, что я, собственно говоря, сейчас и делаю.
У меня к вам две, а точнее три просьбы на ближайшее время, надеюсь вас ими не напугать, но вы вправе мне отказать.
— Давайте, давайте, я весь внимание, только простите, я присяду.