- Анюточка, а какая у него жена, какие детки, где он обитает и, как собирается дальше жить?
- Мамочка, ни на один из твоих вопросов, я не могу тебе ответить. С улицы раздался крик какой-то ночной птицы, Сёма прислушался, и, когда крик повторился, он пылко обнял меня и опять прижал палец к моим губам, а потом, тихо выглянул за дверь, быстро юркнул за неё и бесшумно исчез.
- И, всё?
- Да, мамочка, больше к этому рассказу мне добавить нечего, вряд ли я ещё раз повторю своё участие в миссии Красного Креста, ведь меня ждут муж, дети и очень интересная работа, поэтому теперь будем только ждать каких-либо вестей от него только из других источников.
- Спасибо тебе доченька, ты и так сделала для меня почти невозможное.
- Мамочка, я это сделала не только для тебя, но и для себя и, возможно, для маленького Сёмочки.
- Анюточка я прочитаю письмо от своего сыночка уже в Америке?
- Нет, я знаю, как тебе не терпится его получить, поэтому уже сегодня утром выслала конверт с диппочтой на американское посольство в Москве. В ближайшие дни ты его получишь. На всякий случай я сделала копию для себя, но не читала, это ваша личная переписка, но в случае пропажи, смогу вручить тебе эту копию.
- Анюточка, мы с Марком уже давно посчитали нужным сообщить Тане о гибели её мужа, но я всё не решалась. А ведь её муж, действительно, погиб, а сын мой живой. Я это поняла только сейчас и поэтому смогу набраться мужества и окончательно похороню Танюшкины напрасные надежды.
- Мамочка, когда и как это сообщить Тане, ты решишь сама, но передай ей, пожалуйста, что она для меня остаётся родной сестричкой, хотя её ни разу не видела. Постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь тебе выполнить волю Сёмочки, и уговорить Таню переехать к тебе в Штаты или ко мне в Израиль, ведь она считается вдовой еврея, и сын её имеет право на репатриацию... Всё, мамочка, работники почты и так смотрят на меня, как на сумасшедшую, для них такой длинный телефонный международный разговор, наверное, стоит месячной зарплаты.
- Ой, Анюточка, я совсем об этом не подумала.
- И правильно сделала, я не бедный человек и вполне могу себе позволить подобный разговор и многое другое в жизни. До свидания, моя хорошая, обещай, что в Америке, ты на один вечер оторвёшься от своего Марка и подержишь меня на коленях, мне без этого все годы нашей разлуки было очень плохо.
- Анюточка, доченька моя, это самое малое, что я могу для тебя сделать, потому что сил и желания для этого у меня ещё предостаточно. За годы нашей разлуки, я миллионы раз целовала трубку телефона, из которого слышала твой дорогой для меня голос, мне даже не верится, что скоро обцелую всю тебя, моя миленькая доченька, уже наяву...
Давно стоял, прислонившись спиной к входной двери, вернувшийся в эти минуты домой, Алесь, который слушал, затаив дыхание, бабушкин телефонный разговор с дочерью, глядя с жалостью на её бесконечные, текущие по лицу слёзы.
глава 70
За всю ночь ДО САМОГО УТРА после разговора с дочерью Фрося не сомкнула глаз. Она достала все наличествующие у неё фотографии Семёна, разложила их на постели и с грустью смотрела на лицо любимого младшего сына. Она обратила внимание на то, как редко он с них улыбался, хотя по жизни был отчаянным весельчаком. Накануне вечером за чаем, она вкратце заполнила Алесю не достающие детали её разговора с Аней, потому что многое ему самому удалось подслушать, долго находясь у входных дверей.
- Бабуль, ну, и когда?
- Я поняла твой вопрос, завтра Алесик, уже завтра я сниму со своей души один груз, повесив ещё более тяжелейший...
- Правильно, конечно, правильно, сколько можно жить ей напрасной надеждой, а тебе с чувством вины, за то, что она не может теперь распоряжаться судьбой по своему выбору.
- Ну, внук, ты мудр, не по годам мудр, но легче об этом говорить, чем сделать.
- Баба Фрося, знаешь, что я тебе скажу?
- Пока не знаю, но не возражаю услышать.
- А я не хочу уезжать из своей страны, ну, если только погостить где-нибудь и у кого-нибудь, на экскурсию и в круиз какой-нибудь сгонять, но жить я хочу среди близких людей, родного языка и даже посереди этого бардака, о котором сейчас все любят говорить.
- Алесик, я ведь тоже раньше не хотела, хотя этим твоему отцу и Сёмке здорово навредила. Ещё вначале пятидесятых годов, я имела право, как полячка, имеющая родственников в Польше, выехать отсюда, но, как я могла это сделать, когда твой дед находился в лагере в Сибири? А потом вместе с Анюткой или следом за ней могла поехать с Сёмкой в Израиль, но даже помыслить об этом не хотела, а ведь ещё десять лет назад, когда меня Марк звал к себе, тоже могла изменить судьбу своих детей, но опять даже мысли не допустила...
Алесь вопросительно смотрел на бабушку, но та молчала.
- Бабуль, а сейчас?
- А сейчас поеду, и даже не уверена, что захочу вернуться.
Утром Фрося приехала в салон почти к самому его открытию. Таня уже была вся в работе, вовсю раздавала распоряжения своим молоденьким швеям, перебирала выкройки, перемеряя рулоны с материалами и делая какие-то записи. Фрося не стала её отвлекать, а привычно начала прибирать в главном зале, вытирая пыль и раскладывая на журнальных столах аккуратно каталоги и журналы. Вскоре появился первый в этот день заказчик и Таня чуть ли не час уделила ему внимания, показывая каталоги, что-то от себя советуя и делая замеры. Отпустив посетительницу, взглянула на Фросю и побледнела:
- Мама Фрося, что случилось, на тебе лица нет, такой я тебя ещё никогда не видела?
- Танюша, вчера звонила Анютка...
- И сообщила тебе, что он погиб?
- Да...
Фрося произнесла это коротенькое слово с большим трудом.
- Мама Фрося, я давно знала об этом, только не хотела тебя расстраивать.
- Как знала? Что знала? Откуда ты могла узнать?
- Мамочка, из сердца, оно у меня опустела после моей той нервной болезни. Я лежала тогда на кровати и всячески пыталась убедить себя, что он живой, скоро вырвется из этого проклятого плена и вернётся ко мне, а сердце стучало, он уже не вернётся - умер, умер, умер...