Ну, вот теперь-то она и знает… Теперь-то она и нашла чем!..
И вдруг глаза у Фроси засверкали каким-то диким, но радостным огоньком; она схватила посудину с кормом для Пестрянки в обе ручонки — и, не трогая в ней ни одного кусочка, но совершая как будто еще худшее преступление, крадучись и пугливо оглядываясь, пошла к воротам Гобзина.
Ни на дворе, ни перед воротами никого не было. Девочка подкралась к воротам, скользнула в них, пугливо и озабоченно оглянулась во дворе кругом и остановилась, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь. Все было тихо. Одинокая курица, выбежавшая из-за дома, подняла боком голову и внимательно посмотрела на девочку, стоявшую пугливо посреди двора с посудиной в руках. Курица, может быть, думала, что в этой посудине корм для нее: просо или другое зерно.
Но Фрося, не замечая курицы, быстро подошла к конурке Пестрянки и поставила посудину около нее. Курица подбежала к посудине, все так же боком, одним глазом заглянула в нее и, найдя в ней неподходящее для себя, разочаровалась: она, презрительно кудахтая, побежала прочь.
Фрося же еще раз быстро, пугливо оглянулась и вдруг, вся изогнувшись и подобрав подол своего сарафанчика, влезла в собачью конурку. Ей стало тесно. В конуре было темновато и дурно пахло. Под своими босыми ногами и руками, — она была вынуждена стать на четвереньки, — она почувствовала острые куски обглоданных костей и под ними сырую, промозглую солому. Но она терпеливо стояла на четвереньках и, высунув в отверстие конуры свое страшно бледное, теперь возбужденное личико, с дико горящими и все-таки чего-то робеющими глазками, беспокойно смотрела на двор.
Вдруг она вся задрожала. Она почувствовала, как ее сердце затрепетало от неожиданного испуга. Послышались громкие приближающиеся голоса. И сейчас же во двор, с правой стороны дома, где были амбары, вышли Акулина Мироновна, Катя, Анюта и Ахмет. Кроме Ахмета, который был злобно невозмутим, все были в сильном волнении.
— Ну, может быт, еще и прибежит; может быть, и не съели волки? — пыталась успокоить своих девочек Акулина Мироновна.
Эта высокая, полная, добродушная женщина сама была опечалена пропажей Пестрянки. Она шла к конуре собаки, чтобы осмотреть цепь и убедиться, что она порвалась. Девочки бежали за ней вприпрыжку, с робкой надеждой заглядывая в глаза матери все еще испуганными глазками.
Когда они подошли к конуре, Анюта всплеснула руками и вскрикнула.
— Девочка, что ты тут делаешь? — вырвалось у Акулины Мироновны.
Ахмет вытаращил свои желтоватые, злые глаза. Катя раскрыла свои пухлые губки. Все увидели Фросю в конуре. Стоя по-прежнему на четвереньках, она вылезла до половины из конуры. Она смотрела молящими, полными слез глазами на Акулину Мироновну и девочек…
— Я хочу, я хочу… быть вашей собакой, — лепетала она, — пока прибежит Пестрянка… Я буду лаять, я буду играть с вами, — повернула она свое личико к Кате и Анюте… — А вы за это… мне… давайте есть из этой чашки… Мне очень хочется есть… А мама ушла… Мы очень бедные… а я честная… Я не хочу быть татью, — она сказала слово «тать», слышанное от батюшки. — Я хочу зарабатывать…
Но тут слезы не дали ей договорить: они разом хлынули из ее глаз, перехватили ее горло. Катя и Анюта так и застыли перед конурой с совсем круглыми, как горошины, глазами. Акулина же Мироновна вспыхнула яркой, жгучей краской. Схватив Фросю за ручонку, она вытащила ее из конуры и поставила на ноги…
— Дурочка, разве можно?.. Мы тебя и так накормим, — вырвались у нее отрывистые слова. Большие светлые глаза ее наполнились слезами.
Как раз в это время, на своей сытой лошадке, приятельнице Фроси, в крепкой тележке въезжал в ворота вернувшийся из города Гобзин. Увидев жену и дочерей у собачьей конуры, он со своим лязгающим хохотом закричал:
— Ау, брат, ваша Пестрянка! Никандра на дороге встретил… Ходил на волков… Нашел только кости да вон ошейник! — И мясник, все не сходя с тележки, высоко поднял над головой обрывки ошейника Пестрянки.
Но Акулина Мироновна, всегда покорная и почтительная к мужу, даже не посмотрела на него… Она вдруг подняла горько плачущую Фросю на руки и понесла в кухню.
Гобзин в недоумении все еще сидел в тележке. Катя и Анюта все с теми же круглыми, потерянными глазками бежали за матерью. Фрося на груди Акулины Мироновны плакала навзрыд.
А мать ее Матрена в это время, ничего не подозревая, вся в поту, в изнеможении махала косой. И все так же невозмутимо качался красный с мертвой головой на спине паук над останками Пестрянки в лесу. Волчица с волчатами исчезли в лесу.