Согласно статье первой, человек есть премудро и несравненно великолепно благоустроенный микрокосмос, сиречь говоря земля малая, мирок и добра и зла. Ибо если, по слову Иакова апостола, один язык, и тот есть целый мир неправды, то как же не быть миром и всей плоти нашей — очам вожделеющим, стопам проворным, рукам загребущим, и чреву ненасытному, и коленям преклоненным, и ушам внемлющим? А ежели тело есть мир, то как же не быть миром драгоценнейшей и бессмертной душе нашей, не быть ей садом, исполненным сладкого и горького зелия, садом, где во множестве, аки дикие звери свирепые, пребывают злострастия и аки агнцы белые — добродетели?! И надо ли того, кто такой мир погубляет, почитать иначе, нежели поджигателем или насильником или же татем рыночным? А вам ведомо, какую кару такому положено вынести и претерпеть.
Тут уже совсем стемнело, и толпа вокруг проповедника виднелась лишь как огромная, черная, слабо колыхавшаяся и постоянно возраставшая масса.
— Согласно статье второй, человек есть микрофеос, то есть отражение или подобие господа всемогущего. И не должно ли того, кто на подобие господне руку поднимет, почитать злее тех, кто во храме крадет сосуды священные и ризы или же насилием дом господень ограбляет? А вам ведомо, какую кару такому положено вынести и претерпеть.
Гласит же статья третья и последняя, что имеет человек долги перед господом и обязан за него воинствовать и сражаться, облеченный светлою бронею жизни непорочной и препоясанный разящим мечом правды. Удел ему, так вооруженному воину господню, сражаться, разрывая глотку адову и попирая чрево сатанинское. Посему надлежит нам вложить в ножны меч плотский, ибо несть сомнения, что вдосталь еще придется нам потрудиться мечом духовным.
Было видно, как с обоих концов улицы то и дело подходили люди, которые возвращались домой, освещая себе дорогу ручными фонариками. Набредая на сборище, дни становились в передние ряды, и вскоре образовался извилистый полукруг из мигающих огоньков, которые гасли и вспыхивали, смотря по тому, как двигались люди. Нет-нет да и поднимался какой-нибудь фонарь вверх, и свет его тревожно трепетал, обшаривая беленые стены и темные окна домов, пока не успокаивался на строгом лице проповедника.
— «Но как? — скажете вы в сердце своем, говоря. — Неужели же мы, связанные по рукам и по ногам, сами должны предаться врагу, в рабство горестное, на поношение и унижение?» О, чада мои возлюбленные! Не говорите так! Ибо тогда можно почесть вас за тех, кто думает, что Иисус Христос не смог бы умолить отца своего представить более нежели двенадцать легионов ангелов. О, не впадайте в уныние, не ропщите в сердце своем противу промысла господня! Да не будет совесть ваша нечиста противу воли его. Ибо кого захочет господь поразить, раздавлен будет, а кого захочет вознести, пребудет во благоденствии. И есть он многими путями нас выводящий из пустынь и дебрей погибели. Не может он, что ли, обратить сердце вражеское, не он ли напустил ангела смерти на стан Сеннахерибов? Ужели забыли вы всепоглощающие воды Чермного моря или же скоропостижную гибель царя Фараона?
Здесь Йеспера Кима прервали.
Толпа слушала его сначала довольно спокойно, только из передних рядов нет-нет да и вырывалось приглушенное, угрожающее бормотанье. А тут пронзительный голос Метты Горчичницы врезался в его речь:
— У, ты, чертов посланец! Замолчишь ли ты, пес окаянный? Прямой ты пес! Не слушайте его, шведские денежки из него говорят.
На миг стало тихо, но потом разразилось: брань, издевки и проклятия посыпались на проповедника. Он попытался говорить, но тогда крики стали еще громче, а люди, стоявшие у самой лестницы, начали угрожающе напирать на него. Седой старичонка, который стоял совсем рядом с ним и проплакал всю проповедь, теперь, разгорячившись, пхнул в него длинной тростью с серебряным набалдашником.
— Долой его! — раздавалось кругом. — Долой его! Пускай отречется от того, что говорил! Пускай признается, сколько получил, чтобы сбить нас с толку! Долой его! Тащи его сюда на дознание! Мы у него живо подноготную допытаем.
— В подвал его! В подвал! — кричали другие. — В магистратский погреб! Стаскивай его! Стаскивай сюда!