Яркий шар сети схлопнулся совсем, и она оказалась в полной темноте. Это слово – "сеть" – странным образом волновало ее, это все, что оставалось в ее сознании. Она вспомнила, что именно через сеть она должна была куда-то пролезть. Но теперь, кажется, было уже поздно, шарик исчез. Сознание заметалось в пустоте.
Сквозь веки проникал мягкий успокаивающий голубоватый свет. Верея открыла глаза и вновь обнаружила себя в знакомой пещере, густо заросшей ползучими растениями. Их листья, покрытые густым пушком, излучали слабый свет. Крупные, похожие на лилии, голубые цветы, гроздьями свисающие с потолка, сияли сильнее, освещая помещение, но, к счастью, почти не пахли. С последнего ее посещения побеги сильно разрослись и образовали вокруг нее мягкий кокон. Верея быстро пришла в себя и начала выбираться из этих бесстрастных объятий, дивясь таким быстрым изменениям. Должно быть из-за этой странности, но она не чувствовала здесь больше полной защищенности как раньше. Даже когда демон проник в убежище, она имела больший контроль, чем сейчас.
Верея услышала странный звук и резко обернулась. Теодор стоял у большого освещенного стола и собирал разбросанные по нему старые тетради, выдирая их у цепляющихся стебельков. Ее собственные записи на разрозненных листах бумаги еле виднелись, словно специально проглоченные молодой порослью.
– Кажется, это все, – сказал мастер, не оборачиваясь. Послышалось шуршание страниц – он открыл одну из тетрадей. – Узнаю стиль Ризента, а вот подчерк явно твоего отца.
Верея оторвала от себя последний цепляющийся побег и вышла на свет. Впрочем, Теодор и так знал, что она рядом, ведь он явно прошел в убежище по ее следам.
– Знаешь, а ведь никому и в голову не пришло, что нужно искать лабораторию не деда, а твоего отца. Хотя тот был его учеником.
Верея сохранила бесстрастное выражение. Гордая привычка еще с академии. У нее было там много недоброжелателей. Всякий раз, и очень часто, как до ее сведения с едким злорадством доводили какую-либо информацию, которая могла ее обидеть, разозлить или унизить, она ухитрялась просто принять ее к сведению. А переживала она потом.
– Считалось, что старик за всю свою жизнь не взял себе ни одного ученика. – Мастер, наконец, обернулся к ней, еще раз посмотреть на это безмолвное изваяние, которое она собой сейчас представляла. Он знал, что она так и будет стоять, пока он говорит, поэтому продолжал. – Понятно почему – скрытность, маниакальная. Он творил магию, ради магии. А, закончив очередной проект, сжигал все записи. Он был действительно сумасшедшим. В обычной жизни это не так бросалось в глаза, его даже уважали. Те, кто плохо его знал. Но стоило ему переступить порог лаборатории, одной из них, многочисленных, глаза его загорались безумием, и трудно было понять, что и зачем он делает, бормочет, словно разговаривает с кем-то. Мне даже иногда становилось страшно присутствовать при этом. Представить страшно, что может сотворить сбрендивший гений. Да, меня он тоже взял к себе в ученики – родная кровь, как никак. И я смог, как ни странно, многому научиться за то короткое время.
Верея продолжала слушать все с тем же отсутствующим выражением, но Теодору не надоедало смотреть в ее ледяные глаза. Он глядел на нее с тоской и сожалением.
– Ризенту быстро надоело играть с нами. Мы его отвлекали, были бесполезными, он не мог нас контролировать, как свои лабораторные записи – свои дневники. И он нас прогнал, как следует промыв мозги. Но твой отец, очевидно, вернулся. – Мастер потряс охапкой тетрадей. – Я бы сказал, что это невероятно. Как он заставил старика принять себя обратно? Я думаю, он тоже заразился безумием от него, это единственное, что могло позволить Ризенту довериться ему. Безумные исследования своей собственной души, обет молчания. Ведь он ничегошеньки не рассказал тебе, правда? Своей дочери не рассказал. А ему позарез нужно было кому-то рассказать, ведь он так переживал за этот проект. Примчался к гробнице Ризента, когда я сказал, что демон смерти сбежал. Я видел безумие Ризента в его глазах, я вижу его и в твоих, Верея Великая. Мне повезло, что я не гений, я просто собираю достижения великих, а вы, гении, со временем все погружаетесь в пучину безумия, должно быть из нее вы и достаете Это, – он поднял тетради, будто демонстрируя великую драгоценность. – Ты мне далеко не безразлична, Верея, я видел все твое становление как мага, все изменения, которые происходили в тебе, переживал за твою жалкую недостойную тебя любовь… Да, я знал и об этом, как вы не скрытничали. Ты сходишь с ума, как и они. Я бы убил тебя сейчас из сострадания, вот только после демона смерти ты слишком сильна для меня. Но я знаю, что ты скоро и так придешь за мной, ведь это я вскрыл могилу старика и подставил твоего отца. До встречи!
Удар Вереи разорвал в клочки несколько гирлянд голубых цветов, но среди них бесполезно было искать клочки Мастера. Он исчез через выход, о котором Верея даже не подозревала.
Верее понадобилось слишком много времени, чтобы обнаружить этот выход. Теодор наверняка уже успел уйти и замести за собою любые следы. Однако она рвалась вперед, словно еще надеялась.
Тайный путь закончился Вацлавом Пастом. Она не врезалась в него, сумев остановиться в сантиметре от него, но он все равно оказался недоволен ее внезапным появлением.
– Я знал, что твой интерес к картине моей жены отнюдь не праздный! – прошипел он. Верея обернулась, чтобы лишний раз убедиться, что выход действительно привязан к изображению, висящему напротив кабинета члена Совета.
– "На этой картине лаборатория, которую мы все искали", – уведомила его Верея.
– Вот старый хрыч! – Вацлав схватил ее за худые плечи, но тут же ослабил хватку, как будто побоявшись, что она сейчас рассыплется. – Он был здесь, он видел картину, когда она еще была жива. Что это по-твоему? – он подтащил ее ближе и указал на темный силуэт в пещере.
– "Афанасий Ризент", – определила Верея без труда.
– Этого пятна здесь изначально не было. – Прошептал Вацлав. – Он хотел, чтобы я его увидел. Но я его не разглядел, нет.
– "Это лаборатория моего отца".
Вацлав понимающе кивнул и отвел взгляд.
– Значит, он взял его обратно.
– "Вы трое были его учениками".
– Были. Недолго. – Голос Вацлава вернул свою твердость. Его пальцы сильнее вцепились в ее предплечья. – Полагаю, там и искомые дневники.
– "Их забрал Теодор".
– Он был здесь час назад.
– "Это он вскрыл гробницу Афанасия, он собирался использовать демонов против Совета".
– Теодор – мой советник и друг, – прорычал Вацлав.
– "Значит, у тебя большие проблемы", – улыбнулась Верея торжествующе. – "Я же спасла главу Совета и уничтожила последнего демона".
Вацлав мрачно кивнул, ему уже об этом доложили.
– "Мне позволят представить доказательства против мастера, а вот ты будешь выглядеть очень не красиво".
– Это доставит тебе удовольствие, – злобно улыбнулся Вацлав.
– "Я отнюдь не мстительна", – посмотрела Верея лукаво, – "мы можем договориться и с тобой".
– Что ты хочешь?
– "Мое поместье. Мою семью. Свободу Трифону и всем заговорщикам из Академии".
– Не будем мелочиться. Объявим всеобщую амнистию и дело с концом. – Сказал Вацлав насмешливо и, наконец, отпустил ее. Без этой опоры она чуть не упала. Эйфория от уничтожения демона прошла, и давно обходившееся без пищи и движения тело сильно ослабло. Это не на шутку испугало ее. Ведь у нее были передышки, а у Матвея и этого не было. Что если исчезновение кота, связано с крайним истощением, от которого он мог умереть? Ей захотелось броситься обратно в убежище и немедленно удостовериться, что брат жив.
– "Освободи лишь тех, кого вслепую использовали", – продолжила она тем не менее. – "Такая неоправданная жестокость не делает чести Совету. И, хочу напомнить, у Теодора дневники Ризента, а это значит и новая технология, которую они обязательно снова применят против Совета. Захочу ли я снова помочь?"