Около 20 ноября 1904 года на собрании у того же Анненского Михаил Фрунзе увидел и услышал Максима Горького. Горький был тоже еще молод. Волосы у него были длинные, русые, и он пятерней, широким жестом отбрасывал их, когда они ему мешали. Говорил он медленно, глуховатым басом. Все затаив дыхание слушали его, уже на весь мир знаменитого писателя.
— Многие сейчас желают быть сверхгероями, Геракловы подвиги совершать… — говорил Горький, сильно, по-волжски нажимая на «о». — Но победу-то завоюет как раз простой рабочий человек… Надо ему в этом помогать. Надо идти на заводы, на фабрики… Вот это и будет подвиг, не хуже всяких других… А комнатными разговорами победы, конечно, не добиться…
Глубоко запали в сердце Михаилу эти слова, еще больше укрепили в нем революционную решимость.
Вот как Фрунзе описывает свою жизнь тех дней в письме к тому же К. Суконкину, с которым продолжал дружескую переписку:
«Извини, Костя, что я так долго не отвечал тебе.
Но ты не поверишь, что у меня положительно нет времени писать письма; сейчас у нас идет сильное брожение, да не только у нас, но и во всех слоях общества; в печати теперь пишут так, как никогда не писали; везде предъявляются к правительству требования конституции, отмены самодержавия; движение очень сильно. Не нынче, так завтра конституция будет дана; не дадут в этом году, дадут в следующем. 6 ноября в Петербурге было назначено заседание представителей от всех земств; это заседание, хотя и не было разрешено правительством, все-таки состоялось и выработало программу, исполнения которой потребуют у правительства. Между прочим, § 11-й этой программы заключает требование созыва Учредительного собрания для выработки им конституции. Сейчас среди студенчества и рабочих, а также и среди частных лиц идут оживленные приготовления к грандиозной манифестации, ряд частичных демонстраций уже был как у нас в Питере, так и в других городах; но это только не что иное, как прелюдия к самому главному, которое имеет быть в начале декабря. Вчера у нас был устроен вечер в здании института, была масса народу: профессоров, студентов, курсисток и вообще всякой публики; после вечера собралась сходка, на которой присутствовало свыше 2-х тысяч человек. На этой сходке было решено вверить руководство главному комитету социал-демократической партии. От него в нужный момент и пойдут приказания…
…Еще раз повторяю: читай побольше, чтобы быть по приезде в Питер настоящим студентом, а не жалкой пародией на него…
Познакомься с развитием социализма, так как первенствующая сейчас партия социал-демократов вся основана на социализме…
Сейчас я преусердно занимаюсь чтением… Подзаймись-ка, Константин, да поступай к нам в институт…»
Действительно, революционное движение в Петербурге все разрасталось.
В самом центре императорской столицы, на площади возле Казанского собора, состоялась многолюдная демонстрация. Это было для того времени неслыханно смело, дерзко! Белоперчаточная царская полиция растерялась. Над огромной толпой, состоявшей главным образом из студентов и курсисток, появились красные флаги, зазвучала революционная песня — «Марсельеза». Между высоких, массивных колонн соборной галереи начали выступать ораторы, призывая к протестам против никому не нужной войны, против произвола самодержавия.
Были вызваны казаки, считавшиеся в ту пору самыми надёжными служаками царя. Демонстрантов стали оттеснять в прилегающие улицы. Фрунзе с товарищами оказался на Михайловской улице, возле Петербургской городской думы. И уже много лет спустя, бывая в Питере, он показывал запомнившееся на всю жизнь место, где он впервые отведал царской нагайки, где был в первый раз схвачен полицией и подвергнут допросу:
— Кто такой?
— Студент…
— Фамилия?
— Тачапский.
— Имя?
— Борис…
— Откуда родом?
— Петровск на Медведице…
Все это были явно смехотворные ответы! Фрунзе назвался именем одного из верненских гимназистов, которого он когда-то репетировал. Тачапский, юноша, далекий от политики, никак не мог фигурировать в это время в роли представителя революционных сил, не говоря уже о совершенно неоспоримом «алиби»: до Верного было дней десять пути… Но по полицейским правилам задержанный должен был быть выслан именно в тот город, который он назвал как место своего происхождения. Так и поступили с мнимым Борисом Тачапским!
Эту вынужденную поездку Фрунзе использовал, однако, совсем в нежелательном для полиции духе.
Именно в Петровске, городке небольшом, но все же имевшем около 25 промышленных предприятий,