— С суховеем не много наборешься… — проворчал один из стариков. — Суховей декретом не уничтожишь…
— Справимся и с суховеями… — твердо, уверенно продолжал Фрунзе. — Все поставим на службу народу… И солнце, и ветры… Наука поможет и горы сдвинуть, и реки поворотить… Может, и Волгу с Уралом соединим, и Арал с Каспием… Ни пустынь, ни степей засушливых не будет… Где сейчас синие солонцы, там леса и сады раскинутся. Из-под земли все сокровища ее добудем. И воду заставим бить из-под земли и подороже вещество — нефть… Вот тогда и будет богатство всенародное, а не только для богатеев…
— Складно говоришь, начальник… — переглядываются старики. — Да только вряд ли дожить нам до всего этого… Не попользоваться…
— Небось и вы доживете… Народ крепкий… — улыбается командарм. — А не вы, так сыны да внуки попользуются…
Давняя закваска агитатора помогала Фрунзе быстро и безошибочно находить общий язык не только с рабочим народом, но и с крестьянами любой местности, любого русского края. И не только русского.
Важность, значение такого непосредственного общения с народом были для Фрунзе неоспоримы.
— Один такой разговор стоит иной раз целой прочитанной книги… — пояснял Михаил Васильевич своим товарищам-соратникам. — Не только ты раскрываешь глаза людям, но и у самого тебя вдруг открываются глаза на очень многое… Плох руководитель, безразлично — военный ли, гражданский ли, если он избегает бесед с народом…
* * *— Завтра выйти уральскому гарнизону на смотр побригадно, — отдал Фрунзе приказ, как только переступил порог штаба Николаевской дивизии, находившегося в Уральске.
Наутро волки уральского гарнизона вышли на смотр. Несколько тысяч красноармейцев выстроилось на площади.
День выдался морозный. В горячей золе тут же разведенных больших костров многие бойцы пекли картошку. Вид у большинства был неряшливый. Редко у кого на шинели виднелся пояс. Папахи были надеты у всех по-разному: у кого сдвинута на затылок, у кого нахлобучена на глаза. Винтовки тоже держали по-разному: на ремне, на плече, у ноги. Стояли в строю кто как хотел. Дымили козьими ножками — цигарками-самокрутками. Один из комбригов увел свою бригаду, не дождавшись смотра, — возможно, от стыда за ее состояние и вид.
Тут же, на площади, не откладывая, провел командарм краткий, но строгий разбор «парада».
— Как вы воспитываете бойцов, товарищи командиры? Отдаете ли вы себе отчет в своих задачах?
Угрюмо слушали командиры. Им трудно было что-нибудь возразить на справедливые упреки.
— Начальнику гарнизона ставлю все это на вид… — закончил командарм. — Требую от командиров немедленно заняться своими бойцами, привести в порядок казармы, конский состав… Предупреждаю всех, что через некоторое время смотр будет повторен, и тогда уже разговаривать будем по-другому. Можете расходиться…
Части разошлись. Командующий вернулся в штаб дивизии отдохнуть после напряженного дня и бессонных ночей. Когда он проснулся, на столике у него лежала записка:
«Командарму 4. Предлагаю вам явиться к шести часам вечера для объяснения по поводу парада.
Комбриг Плясунков».
Фрунзе повертел бумажку в руках. Позвал адъютанта.
— Откуда это?
— Привез ординарец, даже добивался сдать под личную вашу расписку.
Командарм прочел бумажку еще раз.
— Надо будет поехать, — сказал он со своей обычной легкой усмешкой. — Придется «явиться».
— Опасно, товарищ командарм… — заикнулись было штабные.
Но командарм хлопнул ладонью по столу.
— К шести часам приготовить кошевку.
Точно в назначенное время, с одним адъютантом, отправился Фрунзе в уральских санях-кошевке к гарнизонному клубу. Тускло светились в синеве вечера окна городских домов. Откуда-то раздавались бесшабашные, озорные крики и выстрелы. Снег тяжело лежал на крышах, на заборах, на телеграфных проводах.
У гарнизонного клуба кошевка остановилась, и командарм твердой походкой вошел в помещение.
Там было уже полным-полно людей. Густой махорочный дым висел под потолком. Комбриги, командиры полков сидели в переполненном зале. Комбриг Плясунков, в залихватски сдвинутой на затылок папахе, с маузером на левом боку и с наганом на правом, открыл собрание. Он предоставил первое слово не командарму, а одному из своих.