Михаил Васильевич наотрез отказался.
Тяжесть болезни Фрунзе была очевидной тем, кто его близко знал. 20 апреля 1923 года известный партийный работник Сергей Константинович Минин, работавший в Петрограде секретарем Северо-Западного областного бюро ЦК, обратился к Ворошилову, Сталину и Орджоникидзе, с которыми был в дружеских отношениях:
«Климу. Сталину. Серго.
Меня удивляет, почему вы не обращаете необходимого внимания на болезнь Фрунзе. Правда, ЦК в прошлом году постановил, что Фрунзе должен лечиться, и дал средства. Но этого мало. Нужно проследить выполнение. Недуг у него жестокий (язва желудка) и может оказаться роковым. Врачи рекомендуют четыре месяца серьезного лечения. На будущий год это будет шесть месяцев и т. д. А потом будем, при выбытии из строя Михаила Васильевича, говорить, что вот-де как работал, забывая тяжелую болезнь и тому подобное.
Как вижу, Фрунзе совсем не собирается как следует лечиться: там-де будут маневры и проч. Необходимо по-товарищески и партийным путем заставить лечиться, как это, кажется, со многими делал т. Ленин».
В 1925 году Михаил Васильевич ко всем прочим неприятностям трижды попадал в автомобильные аварии, что при скромном состоянии автопарка того времени представляется невероятным. Правда, и характер дорожно-транспортных происшествий был иным, нежели ныне. Так, в начале сентября он выпал из машины на полном ходу и сильно ушибся.
Он взял отпуск. 7 сентября уехал в Крым. В Мухалатке отдыхали Сталин и Ворошилов. Фрунзе намеревался ездить с ними на охоту. Надеялся, что на свежем воздухе всё пройдет. Но у него открылось кровотечение. Врачи, боясь за жизнь высокопоставленного пациента, почти насильно уложили его в постель.
Двадцать девятого сентября все трое уехали в Москву. По дороге Михаил Васильевич еще и простудился. В Москве Фрунзе сразу же отправили в Кремлевскую больницу.
Восьмого октября под руководством наркома здравоохранения РСФСР Николая Александровича Семашко дюжина врачей осмотрела Фрунзе. Консилиум пришел к выводу, что существует опасность прободения язвы, поэтому больному показана хирургическая операция. Это мнение не было единодушным. Некоторые врачи высказывались за консервативное лечение. В необходимости операции сомневался и Владимир Николаевич Розанов.
Рассказывают, будто Розанова приглашали Сталин и Зиновьев, спрашивали его мнение о состоянии Фрунзе. Профессор предлагал отсрочить операцию, а Сталин будто бы просил не медлить: председатель Реввоенсовета нужен стране и партии. Но не стоит обвинять известного хирурга в сервильности и неспособности отстоять свое мнение.
«В двадцатых числах октября 1925 года, — писал в воспоминаниях Анастас Иванович Микоян (в ту пору секретарь Северо-Кавказского крайкома партии), — я приехал по делам в Москву и, зайдя на квартиру Сталина, узнал от него, что Фрунзе предстоит операция. Сталин был явно обеспокоен, и это чувство передалось мне.
— А, может быть, лучше избежать этой операции? — спросил я.
На это Сталин ответил, что он тоже не уверен в необходимости операции, но на ней настаивает сам Фрунзе, а лечащий его виднейший хирург страны Розанов считает операцию «не из опасных».
— Так давай переговорим с Розановым, — предложил я Сталину.
Он согласился. Вскоре появился Розанов, с которым я познакомился годом раньше в Мухалатке.
Сталин спросил его:
— Верно ли, что операция, предстоящая Фрунзе, не опасна?
— Как и всякая операция, — ответил Розанов, — она, конечно, определенную долю опасности представляет. Но обычно у нас такие операции проходят без особых осложнений, хотя вы, вероятно, знаете, что и обыкновенные порезы приводят иной раз к заражению крови. Но это очень редкие случаи.
Всё это было сказано Розановым так уверенно, что я несколько успокоился. Однако Сталин всё же задал еще один вопрос, показавшийся мне каверзным:
— Ну а если бы вместо Фрунзе был, например, ваш брат, стали бы вы делать ему такую операцию или воздержались бы?
— Воздержался бы, — последовал ответ.
— Почему?
— Видите ли, товарищ Сталин, — ответил Розанов, — язвенная болезнь такова, что, если больной будет выполнять предписанный режим, можно обойтись и без операции. Мой брат, например, строго придерживался бы назначенного ему режима, а ведь Михаила Васильевича, насколько я его знаю, невозможно удержать в рамках такого режима. Он по-прежнему будет много разъезжать по стране, участвовать в военных маневрах и уж наверняка не будет соблюдать предписанной диеты. Поэтому в данном случае я за операцию…»