Всё, что делалось после Февраля, делалось слишком поздно, слишком медленно, слишком половинчато. Упущения и ошибки складывались и умножались, под их бременем республика пала. Временному правительству не хватало авторитета. Общество так быстро устало от бесконечных раздоров, уличных демонстраций, нищеты и нехватки продовольствия, что жаждало передать власть тем, кто вернул бы стране порядок и благополучие.
Эпоха Февраля была слишком короткой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К Октябрю 1917-го все были подавлены, измучены, истощены. Страна не выдержала испытания свободой.
Двадцать пятого октября 1917 года Фрунзе созвал у себя в городе чрезвычайное заседание Совета, объявил о перевороте в Петрограде и о переходе государственной власти к большевикам.
«Не помню ни одного случая протеста или недовольства, — рассказывал Михаил Васильевич. — Все противники переворота из числа интеллигенции и городского мещанства не могли бы слова сказать против при том настроении, какое имело место в народе. Разумеется, переворот произошел без пролития капли крови, без единого выстрела».
Фрунзе провел собрание офицеров местного гарнизона. Объявил им о государственном перевороте и предложил всем принять присягу советской власти. Тем, кто отказался, рекомендовал подать в отставку, гарантировал им полную безопасность. Почти все офицеры присягнули большевикам.
Тридцать первого октября Фрунзе поехал в Москву, чтобы понять, как действовать дальше. Добрался до бывшего генерал-губернаторского дома на Тверской улице, где разместился военно-революционный комитет. Но всем было не до него — еще шли бои.
«Тверская улица по направлению к Кремлю была пересечена окопом, — вспоминал Михаил Васильевич. — Позади окопа стояла трехдюймовая пушка».
Он вознамерился лично принять участие в сражении за город, который в отличие от Петрограда не желал без сопротивления сдаваться большевикам. Присоединился к отряду красногвардейцев.
«При выходе на Петровку перестраиваемся и двигаемся узкой лентой в два ряда по тротуару. Вдруг где-то близко раздается выстрел. Весь наш отряд испуганно шарахается в сторону, причем некоторые по неопытности задевают прикладами, а порой и штыками своих соседей, и до меня доносится злобная ругань. Раздается еще несколько беспорядочных выстрелов. Всматриваюсь в окна, стараясь узнать, откуда стреляют. Никого не видно. Вдруг слышу шипящий от злобы голос нашего начальника:
— Прекратите пальбу, идиоты.
Стрельба прекратилась. Оказывается, тревога поднялась из-за выстрела, нечаянно сделанного одним из наших красногвардейцев. Двигаемся дальше. Подходим к Большому театру. Здесь расположен перевязочный пункт; со стороны «Метрополя» тащат носилки с ранеными. Скапливаемся против здания «Метрополя». Задача выбить противника из «Метрополя». С кремлевских стен и здания городской думы противник развивает бешеный огонь, непрерывно стреляет пулемет и трещат орудийные выстрелы.
Врываемся в здание. Белых уже нет. Побродив по коридору, присел на подоконник отдохнуть. В ушах всё еще треск выстрелов; закрыл глаза, и показалось, что всё происходящее — какой-то сон. Вспоминаю, что мне надо ехать, и иду обратно к штабу. Между прочим, меня никто не спросил, кто я. У штаба пленные — большинство студенты, затем офицеры, юнкера».
Здесь Фрунзе свел знакомство с Николаем Ивановичем Мураловым, который вскоре примет под командование Московский военный округ.
Александр Яковлевич Аросев (отец популярной актрисы Театра сатиры), член Военно-революционного комитета в Москве, вспоминал: «Рядом со мной на диване Аркадий Павлович Розенгольц (будущий член РВС Республики. — Л. М.), наклонившись к моему плечу, тихо, устало и по-дружески сказал:
— Надо будет заготовить приказ, что Муралов назначается командиром… или нет, комиссаром округа.
— Комиссаром или командующим? — спросил я.
— Комиссаром округа, но это и значит командующим.
Написал. Барышня на машинке отхлопала этот приказ. Потом его голосовали, и Муралов стал не Муралов, а командующий округом. Через час Муралов стоял уже во дворе Совета возле автомобилей. Вокруг него стояли несколько товарищей. Все мы толкались в ожидании автомобилей.
Муралов будто от нечего делать, ткнув пальцем в сторону Лопашева, спросил:
— Ну, вы какую должность будете нести?
— А там, кажется, есть должность «дежурный генерал», — сказал кто-то.
— Ха-ха-ха, «дежурный генерал», — весело хохотали все.