Но Михаил Васильевич понимал, что двух стрелковых дивизий (22-й и 25-й), входивших в состав армии, явно недостаточно для столь масштабной цели. Подчиненные ему войска были наскоро сколочены из разрозненных партизанских и красногвардейских отрядов, которые не признавали никакой дисциплины. Командиров и комиссаров убивали, если те пытались навести порядок.
Одиннадцатого февраля 1919 года Фрунзе телеграфировал председателю ВЦИКа Якову Михайловичу Свердлову: «Прибыл лично в расположение армии, ознакомился с составом и настроением, а равно с командным составом и политработниками. Требуются большие персональные изменения. Необходимо тщательное расследование всей деятельности не только мятежных частей, но и всего руководящего персонала армии».
В войсках царила революционная вольница. Один командир бригады, получив от Фрунзе выговор, вины не признал, обратился за поддержкой к подчиненным, и командный состав бригады потребовал от Михаила Васильевича явиться для объяснений с революционными бойцами. Командир другой бригады потребовал отвести его часть в тыл на отдых, угрожая в противном случае оставить позиции. Третий комбриг вообще отказался исполнить боевой приказ.
Отсутствие дисциплины было вполне закономерным. Сразу после революции большевики Николай Ильич Подвойский и Константин Степанович Еремеев разработали декларацию прав солдата. За подписью Ленина появились декреты «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии». Власть в армии передавалась солдатским комитетам. Солдаты получили право выбирать себе командиров.
Крыленко самокритично писал: «Конечно, тут не обошлось без тяжелых эксцессов, страданий для части ни в чем не повинного младшего офицерства, повсеместно смещенного солдатами с должностей и поставленного на уровень рядовых; самоубийства офицеров, брошенных в землянки, приставленных конюхами, кашеварами и т. д., эпидемией прошли по армии, но зато революция была поставлена на ноги в армии».
Вскоре большевикам стало ясно, что такая армия воевать не может, потому что это не армия, а толпа. Французские военные разведчики, докладывая в начале января 1918 года в Париж о ситуации в России, отмечали: «Народные массы хотят мира любой ценой, полагая, что он немедленно покончит с нищетой и обеспечит легкую жизнь. Желают, ничего в этом не понимая, раздела всего и полного равенства без офицеров в армии, инженеров на фабриках и т. д. Опьянены громкими словами, в которых совсем не разбираются: «демократический мир», «право наций на самоопределение», «без аннексий и контрибуций»… Единственный стимул — боязнь побоев. Только палка в твердой руке заставит маршировать тысячи».
Двадцать четвертого сентября 1918 года член Реввоенсовета 1-й армии Сергей Павлович Медведев писал Ленину о положении на фронте борьбы с чехословацкими частями: «Я убедился, что у нас есть толпы вооруженных людей, а не крепкие воинские части. Зло, которое причиняли эти толпы делу борьбы с чехословаками и белогвардейцами, прямо неописуемо. Как только они занимали какую-нибудь деревню или село, они вызывали своей неорганизованностью и распущенностью величайшее озлобление всего населения.
Всякий мало-мальски самостоятельный житель и его дом рассматривался как белогвардейское пристанище и подвергался и явному, и тайному ограблению. Самовольные захваты лошадей, фуража, продуктов питания, обыски в домах и при этом грабеж…
Во всех этих вооруженных толпах не проявлялось никакого понятия о дисциплине, о подчинении командному составу во время операций. Сам же командный состав настолько оказался слабым, безвольным, терроризированным негодными элементами части, что не он командовал частями, а его части тянули, куда хотели. Даже самые стойкие и решительные из них собирались порою бежать, чтоб не нажить себе горя… Каждую минуту можно было ожидать, что всё дело борьбы рухнет безвозвратно…
Части нашей Красной армии формировались в различных местах и совершенно по-разному. Большая часть из них состоит из добровольцев. Никакой военной выучке они не подвергались, и поэтому слишком трудно совершать с ними военные операции. Они могут совершить партизанский набег, но чуть только попадут под военный, а не под партизанский огонь — они обнаруживают всю слабость свою и панически бегут от жалкой горстки опытного противника…