Англичане в Северной Персии развивают лихорадочную деятельность, проводят шоссейные дороги, строят железную дорогу, имея целью вывести ее на Мешхед, возводят укрепления. Но мне думается, что вся их лихорадочная работа по военному закреплению в Северной Персии вызвана отчаянной боязнью нашего вторжения и носит по существу оборонительный характер».
Двадцать шестого мая 1908 года англичане обнаружили в Персии нефть. Британские геологи искали нефть несколько лет и вложили в поиски немалые деньги. Осенью 1908 года образовалась Англо-Персидская нефтяная компания (ныне «Бритиш петролеум»).
В 1914 году стараниями первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля британское правительство за два миллиона фунтов стерлингов приобрело больше половины акций компании, чтобы обеспечить военный флот недорогим и надежным источником топлива. В Абадане построили крупнейший в мире нефтеперерабатывающий завод. Главным покупателем был британский военный флот, который получал горючее с большой скидкой. В 1919 году Англия навязала слабому правительству в Тегеране кабальное соглашение, которое наделяло Англо-Персидскую компанию исключительным правом разрабатывать и продавать иранскую нефть. И англичане, конечно же, с тревогой следили за передвижением войск Фрунзе на сопредельной территории.
«Что касается Бухары и Афганистана, — писал Ленину Фрунзе, — то я считаю наше военное положение с этой стороны гораздо более угрожающим и требующим самой серьезной бдительности. Оба государства, безусловно, вооружаются.
Афганистан довольно беззастенчиво проявляет свои агрессивные намерения в отношении нас. Весь Туркестан и особенно Закаспий буквально кишат афганскими шпионами. Видимо, мало умудренные в своем ремесле и поощряемые полнейшей безнаказанностью, они буквально лезут на глаза. Мы в Закаспии не могли нигде ступить шагу, не имея за спиной или рядом двух-трех субъектов из числа наших афганских «друзей». Каждый приходящий из центра поезд, каждая лошадь, каждый человек немедленно берется на учет…
Десять дней назад, возвращаясь из Закаспия, мы с Элиавой были у бухарского эмира. Это человек с европейским образованием (окончил наш бывший Пажеский корпус), политически — верный друг российской монархии, по характеру — слабый и безвольный человек. Мы упорно и настойчиво твердили ему о том, что Советская Россия в величайшей степени заинтересована в территориальной неприкосновенности Бухары и в сохранении существующего в ней режима. Ему же советовали пойти по пути европеизации. В ответ удалось лишь получить уклончивое: «Помаленьку, потихоньку будем, но вот народ…»
Отчитавшись за военно-политические дела, Фрунзе перешел к самому болезненному вопросу — кадровому. Центральной властью в регионе была назначенная ВЦИКом и Совнаркомом Комиссия по делам Туркестана. Помимо Фрунзе в нее входили видные и влиятельные большевики — Шалва Зурабович Элиава (председатель), Валериан Владимирович Куйбышев (заместитель председателя), Глеб Иванович Бокий (чекист), Филипп Исаевич Голощекин (впоследствии первый секретарь ЦК компартии Казахстана) и Ян Эрнестович Рудзутак (будущий член политбюро и секретарь ЦК).
«Единства взглядов в Турккомиссии нет, — жаловался Михаил Васильевич Ленину. — Разногласия порой принимали острый, принципиальный характер. Я стоял и стою за овладение нами местными органами власти. Элиава же держится точки зрения стояния над ними в качестве «дубинки». Как показывает опыт, «дубинка» своего назначения не оправдывает.
Дело обстоит скверно и по личным моментам. Элиава заявляет, что он в силу состояния здоровья не будет летом работать в Туркестане. Рудзутак стремится в Москву, заявляя, что его требует центр. Голощекин норовит туда же, оскорбляясь тем, что Туркестан не оценивает его талантов.
Мое личное мнение следующее: можно пойти навстречу домогательствам Элиавы, ибо он действительно не здоров и, кроме того, психологически не может чувствовать себя хорошо. Что же касается Рудзутака, то его отъезд будет величайшим ущербом для дела. На мой взгляд, он мог бы сделать гораздо больше, чем сделано, если бы не смотрел на туркестанские дела с точки зрения своего близкого отъезда в Москву. Если бы можно было твердо указать, что мысли об этом по крайней мере на ближайший год ему надо бросить.
Работников я не прошу, зная, что их мало и в России; хотя отсюда все стараются удрать. Это объясняется главным образом той невероятной тяжелой атмосферой лжи, интриг и пр., среди которой приходится действовать».