– Правда там уже прется какая-то туча, – пробормотал Сашка, отводя взгляд от горизонта, – Одевайся теплее, идём, – шепнул он Регине. Та покорно кивнула и скрылась с балкона.
Пришлось подождать, Регина, как всегда, собиралась долго. Наконец, она появилась и Сашка поторопился распахнуть перед ней ворота. Они шли медленно, мерно вдыхая плотный утренней воздух, который только-только стал оседать обильной росой на пресыщенную влагой почву, робкую зелень и тёплые заспанные стекла домов. Сашка почувствовал, как маленькая ручка скользнула к нему в ладонь. Он бережно сжал её, такую худенькую и хрупкую, словно птичка. На ходу Регина прижалась к Сашкиному плечу, он наклонился к ней, чтоб коснуться губами волос, вздохнуть их мягкий аромат, запомнить его, насладиться, а позже, возможно, мимолетно уловить его на своих руках, на рубашке или вороте куртки. Эти кудри были особым произведением искусства. Крупные и лёгкие, они почти правильными пружинами спускались ниже плеч, подпрыгивали, всей копной колыхались при каждом шаге. Регина никогда не заплетала свои волосы, а только причесывала их на разный лад, иногда сковывала их заколкой. У нее была интересная заколка в виде бархатной ленты, а когда Регина прилаживала ее, волосы копнушками дыбились и над лентой и под ней. Сашка любил эти волосы. Беспрестанно поглаживал их, ощущая на коже шелковистую плавность, тянул за пряди, распрямлял или пропускал их между пальцами, пока рука не запутается в кудряшках, но, что особенно завораживало, волосы Регины переливались всеми оттенками от каштанового до светло-жёлтого, сверкая рыжиной на солнце и привлекая кофейной мягкостью в сумерках. Сашка любил касаться волос и кожи, на крайней случай хотя бы краешка ее рукава. Присутствие Регины, даже сама мысль о существовании ее на белом свете рождала в нем непревзойденное чувство блаженства, эйфории, граничащей с восторгом. Сашка Чижов был влюблен давно, слепо и беспросветно.
– Моим родителям очень нравится, что ты работаешь в театре, – проговорила Регина.
– О, правда? Жаль, что я не работаю в театре.
– Да, но ты так много времени там проводишь, даже больше, чем со мной. Торчишь все время со своей гитарой, что-то напеваешь себе под нос. И вот, что я ещё знаю, – Регина лукаво скосилась на Сашку.
– Что же?
– Ты все время таскаешь в кармане затертый блокнот, куда пишешь стихи. Он всегда должен быть под рукой, ведь никогда не знаешь, когда нахлынет вдохновение.
Сашка удивлённо вскинул брови и притянул Регина поближе:
– Кажется, одна хитрая особа рылась в моих вещах, иначе откуда это может быть известно!
– Я все о тебе знаю, Александр Чижов. И меня возмущает, что ты никогда мне не читал своих стихов!
Сашка поджал губы:
– Потому что ещё не время.
– И когда же оно наступит, хотелось бы знать?
– Прочту, когда ты станешь моей женой.
Теперь Регина довольно улыбнулась и затихла. Они немного прошли молча, но у монастырский стены Регина нахмурилась:
– Я думала, мы пойдём к реке. Там если взойти на пригорок откроется чудесный вид на рассвет.
– Это далеко, а ты в лёгком пальтишке. – Сашка распахнул ворота и провел Регину вглубь сада. Они миновали скрипучий каштан, прошли мимо общежития, обогнули вереницу задубевших клумб и деревянный флигель и, не доходя храма, остановились. Сашка вынул увесистую связку ключей и отпер дверь: – Прошу, – он пропустил Регину первой подняться по винтовой лестнице колокольни. Они вышли на тесную площадку. Под остроконечным сводом башенки висел золотисто-медный благовестник, а с боков тёмнели колокола поменьше.
– Проходи к краю осторожней, если хоть что-нибудь заднем, будет сумасшедший звон.
– Я никогда не была здесь, – проговорила Регина, – Тут так красиво. И высоко!
Приземистый городок был виден до окраины, по горизонту тянулся угрюмый хвойный лес – робкие лучи апрельского рассвета были не в силах разогнать его старческую хмурую спесь. Крыши сонных домов кутались в тумане, но чуть левее искрилась река, подставляя бочок теплом солнцу и это все меняло – природа наконец расшевелилась!
Регина поежилась. Сашка обнял её сзади, покрепче прижал к себе, накрыл озябшие бледные ручки своими ладонями:
– Я же просил одеваться теплее.
– Теплее некрасиво.
С каждой минутой небо становилось светлее, а воздух прозрачней. Серые оттенки уходящей ночи уступали ярким краскам весны.
– Утро всегда особое время, – проговорил Сашка, – Безлюдное, бесшумное. Застывшее. Словно время не двигается, а в мире ни единой живой души. И все время с привкусом тайны, особой надежды на предстоящий день.
– Не замечала. Моя утренняя надежда – подольше поспать.