– Но… Я не могу этого обещать. – Андрей старался не смотреть в лицо отцу и избегал его взгляда, – Как говорить, если я даже не понимаю, что чувствую?
– Именно поэтому и приходи! Обещай, что мы хотя бы попытаемся.
На дворе уже ночь и так тянуло спать. Голова гудела от последних событий и меньше всего на свете хотелось когда бы то ни было, сгорая от позора и срама, выкладывать отцу все наболевшее. В добавок, от того, что приходилось глядеть через треснувшие очки, внутри набухла какая-то жилка и неистово, влажно, болезненно колотилась в виски. Если отказать, отец снова затянет беседу, пуще прежней – это займет полночи, не меньше. Андрей солгал:
– Обещаю.
Он поздно вернулся в комнату. На раскладушке у стены, охваченный безмятежным благостным сном, мерно сопел Герасимов. Стараясь не шуметь, Андрей повесил рубашку на плечики, сложил брюки, спрятал все в шкаф и забрался в постель. Очень хотелось спать, но терзало еще кое-что:
– Богдан! – тот не ответил, хотя Андрей знал, что он не спит. Знал это, потому что слышал, как тот шевельнулся. Богдан не вертится во сне, чтобы ни случилось, он всегда спит глубоко и неподвижно, словно без сознания. – Богдан, хочешь расскажу, где я был?
Нет ответа. Андрей заколебался – может не стоит дергать сейчас брата, не лучше ли уснуть, выждать до утра?
Не лучше:
– Герасимов сказал, что найдет жилье – у него столько друзей из старых школ и тех мест, где он жил. Нас приютил, уже не помню… Чей-то брат, какого-то знакомого. У него была коморка, где они жили с женой – те еще оборванцы! Не представляю, чем они существовали, днями на пролет у них торчали друзья, они кутили, гуляли, а у меня брюхо сводило от голода! Так что мы с Мишкой пристроились на стройку, таскать кирпичи – я все ладони себе стер, представляешь! Впрочем, ладно. А однажды мы пришли после стройки, в комнате тишина, а эти двое сидят по углам. Сразу ясно, что-то не так. Потом произошла перепалка, и они вдруг стали драться. Только представь, Богдан, парень с девчонкой сцепились! Он как будто боялся применить силу, но она стала лупить табуреткой и парень озверел. Герасимов схватил меня и на выход, но я решил вмешаться, полез разнимать, спасать, тут нагрянула какие-то молодцы и нас повязали. Позвонили отцу, он не спешил за нами, кстати говоря. Я знаю, что поступил глупо, Богдан, безответственно, по-детски, я заслужил выговор и трепку, но, знаешь, эти умозрительные рассуждения отца доходят до меня все туже. Нравоучениями лишь жилы тянет! Он говорил о бесах, советовал разобраться с моим, но, Богдан, разве я сам должен это делать!? Для чего я молюсь ежевечерне перед сном? Для чего не пропускаю ни одной службы и соблюдаю все посты? Знаю наизусть каждый праздник, всех святых по именам? Разве не для того, чтоб Бог был на моей стороне, чтоб он защищал меня от демонов и боролся с ними вместо меня? Конечно, и я должен понять кое-что в жизни – понять себя для начала, научиться преодолевать страхи, чтоб не раздувать из них слона. Должен взять ответственность за себя и не требовать с других плясать под мою дудку, но… Мишка ни в жизни не молился и посмотри – у него кавардак, а ему все ни по чем, на душе спокойно, никаких тягостных раздумий о поиске себя. Какой смысл в нашем, столь сложном образе жизни, с изобилием запретов и жертв, если в итоге все мы в одинаковых условиях? Даже более – блудный сын всегда самый любимый, то есть, бог лучше поможет Герасимову, нежели мне. Бред какой-то… Богдан, я знаю, что ты не спишь! – Андрей вытянул руку вверх, но пальцы не доставали до верхней полки кровати. – Что ты об этом думаешь? – тишина, – Впрочем я знаю что бы ты сказал – ты бы сказал: раз уж я так зациклен на прошлом, то буду лишь копить разочарование, обиды станут нанизываться одна на другую и вскоре из меня уже получится отменный хребет из злобы. Ты бы сказал, что невероятным количеством внутренних споров, метаний и границ я сам себя изгрыз, да я и чувствую себя как развороченная багровая мякоть с твердым остовом из табу, словно вишневая косточка – вишни уже нет, а она и горя не знает. Ты бы сказал, что я слишком многого жду от других людей, поэтому зависим, а стоило бы посмотреть на себя, думаю, ты тут же посоветовал бы мне сбросить ожидания и вздохнуть спокойно. Ты бы усмехнулся и сказал – хватит рушить себе жизнь в убогих натужных попытках задеть за живое отца, и не преминул бы добавить, что я чрезвычайно туп, раз сам этого не понимаю. Это, конечно, слишком, я бы уже пожалел, что спросил, а ты бы завелся. Ты бы щедро сдобрил речь эпитетами, привел бы емкую цитату, ты бы обратился в само красноречие, чтоб донести до меня, в чем я сдурил – что жизнь куда шире, чем клубок дрянных мыслей и воспоминаний. Я бы попросил тебя замолкнуть. Потому что ты прав, как всегда – терпеть не могу. А может, я плохо тебя знаю и сейчас ты крепко спишь. – Андрей повертелся в постели. Он затих, сквозь прореху в занавесях виднелся кусочек ночного неба. Он то появлялась, то исчезал, скрываясь за гуляющими на ветру ветвями деревьев. В комнате было тихо. Лишь Мишка сопел у стены – он спал с таким завидным покоем, будто последних дней не было и в помине. Будто он не сидел за железной решетки еще насколько часов назад. – Я хочу быть, как Герасимов, – пробормотал Андрей, – Он свободный, он беспечный.