– Зачем ты говоришь это, не пойму?
– Вы не справляетесь, Иоанн. Обстоятельства победили, они больше вам не подвластны, они ускользают у вас между пальцев, что так предсказуемо и естественно, ведь вы стар. А беда православных старцев в из косности и непримиримом следовании устоям, в то время, как современность требует гибкости, коей в вас нет от природы. Ваше время прошло.
Иоанна смутила резкая наглость этого заявления, он чуть сдвинул брови, подался вперед:
– А какое же настало – приспособленцев? Я скажу тебе, юноша, кто от природы гибок и подстраивается под среду – гады.
Кирилл хохотнул:
– Ругайтесь, – протянул он, дерзко вскинув подбородок,– В этом монастыре мне пока что нечего терять, а вы рискуете недосчитаться положения и чина, – губы диакона тронула легкая улыбка, он уверенно шагнул вперед: – Я тоже навел о вас справки. И догадайтесь на кого точат зуб? Кто измозолил все глаза архиерею, столько лет превращая цветущий монастырь в храм терпимости? Вы, Иоанн! – Кирилл подошел еще ближе, но батюшка не шевельнулся под его нахальным взглядом, – Что вы хотели услышать? Слезные извинения, раскаяния? Думали проучить меня строгой беседой, словно одного из своих детей! Поймите, батюшка, есть те, кто только и ждут, что вы оступитесь. А вы уже сделали это, Иоанн.
Иоанн вдруг почувствовал, что самое время выпить еще сердечных капель. Но это было неуместно, поэтому он подался вперед и прикрикнул на Кирилла:
– Это что еще такое!
– Не более, чем предложение, – дьяк пожал плечами, как ни в чем не бывало, – Для выгодного и крепкого союза: я расплачиваюсь с долгами и начинаю новую жизнь, как диакон, тем временем вы – все еще протоиерей. – Кирилл заметил зарождающийся гнев во взгляде Иоанна и поторопился добавить, – Ни в коем случае не подумайте, что я хочу вас разуважить. Напротив, спишем все на добродетель! Я был в отчаянном положении, оступился. Лишь от широты души вы прощаете мне походы в хранилище, я признаю вашу безграничную щедрость и говорю вам спасибо своим молчанием. В конце концов не каждое доброе дело должно оставаться без благодарности.
– Ты изумительно изворотливый тип!
Кирилл пожал плечами:
– Все мы не без греха. Да, Иоанн?
Батюшка молчал. Заканчивать разговор вот так он не хотел, но беседа приняла совсем неожиданный оборот, Иоанн растерялся, не мог собраться с мыслями. Диакон воспользовался его смятением:
– Что ж, – он хлопнул в ладоши и потер их с самодовольным видом дельца, – Тогда не будем кроить из блохи голенище… Что такое?
Иоанн вздрогнул, неожиданный звук заставил его обернуться. Он вскочил со стула, чтоб лучше видеть, что происходит – на улице смутно знакомый молодой человек, решительно глядя перед собой, торопливо заколачивал окно флигеля досками.
На днях затихли колокола. Дима перестал звонить, призывая на службу, а отец пока ни о чем не спрашивал. Дело пахло бедой.
Женя уже давно праздно болталась по улицам городка, поглощенная тяжёлыми мыслями. Она на полном серьёзе подумывала, а не пойти ли к отцу, покаяться в собственной немощи. Пустяки, что они с Димой не читали писания, и, то, что он бросил бить в колокола. Беда в том, что они не виделись уже несколько дней к ряду. Он пропускал встречи. В квартире его не было, а где ещё искать, Женя не имела понятия. Так запускать ситуацию непростительно, она это знала, но до последнего отказывалась признавать промах. Боялась не взбучки от отца, а скорее его разочарования. Нынешний вечер Женя дала себе, как последний шанс – если Дима опять не объявится, она с повинной головой пойдёт прямо к Иоанну.
Эхо торопливых шагов звучало сухо в сдавленной прохладе подъезда. Женя поймала себя на том, что поджилки немного трясутся в тревоге. Она быстро добралась до нужной двери и нажала на кнопку. Внутри приглушенно зазвенело. Потянулись секунды. Женя позвонила опять и прильнула к двери, вслушиваясь. Дима не открывал, но внутри точно кто-то был, кто-то тихо ходил.
– Дима, открой, я тебя слышу, – это мог быть даже не он, но Женя настаивал. – Ты пропускаешь наши встречи уже несколько дней, от этого могут быть неприятности и у тебя и у меня, – из-за двери ни звука. – Послушай, мы уже несколько недель видимся, а у нас еще конь не валялся, пора нам позаниматься вплотную.
Лязгнула цепочка и дверь приоткрылась. В сумраке щели показался Дима и выглядел он болезненно. Обычно холеный и аккуратный, теперь зарос щетиной и будто похудел. Лицо с синеватой кожей заострилось, глаза потерялись в отекших розовых веках, дурно пахло изо рта.
– Ты болен?
Дима тряхнул головой: