– Там алкоголики и наркоманы, а папа хочет их обратить, – пояснила Лика.
Отец кивнул. Диакон тоже, явно озадаченный пространными разъяснениями Иоанна.
– Я хотел, чтоб Анжелика взяла на себя роль наставника для одного из наших жильцов.
– Поправьте меня, батюшка, если я ошибаюсь, но не так-то легко взять на себя ответственность за чьё-то духовное воспитание, – угодливо, как льстивый кот, проговорил дьякон, – Как многие считают: поп да бог – пока разум плох,– зачем-то добавил он улыбаясь, но тут же пожалел о сказанном, потупился и спрятал улыбку.
Отец сдержанно поджал губы:
– Возможно.
Кирилл защищает ее! Лику слегка передернуло. Осталось ощущение, будто теперь она ему должна. Этого человека привязали к дереву в лесу и оставили на ночь, а может и на вовсе, просто Волданович нашел его раньше, чем тот успел замерзнуть – значит, кто-то уже испытывал к нему неприязнь, да такую, что до греха доведет. Следовательно, Кирилл умеет настроить против себя. И делает это совершенно неосознанно, учитывая его манеру подольщаться и угождать.
Чтобы отец не втянул ее в новую беседу, Лика заторопилась освободить стол для пирога. Батюшка, тем временем, подвел диакона и Марка Волдановича к красному углу в столовой и с благоговейной любовью и теплотой стал показывать иконы. Сашка улучил удобный момент подойти к Регине:
– Ты, кажется, с ним коротко, – он кивнул в сторону диакона.
– Верно, мы сдружились. Он приятный малый, учтивый и интересный.
Это немного задело Сашку, но он не подал виду:
– Отец от него тоже без ума.
Регина свела брови:
– Похоже, ты приревновал.
– Для этого я слишком горд.
Она была очень красива. Роскошные кудри спускались ниже плеч, переливаясь всеми оттенками каштанового – от темно-орехового до карамельного с золотистыми крапинами, словно с лисьего хвоста. Пышные пряди образовывали безупречно ровные колечки, что колыхались при каждом движении и были очаровательны даже в беспорядке. Сашке нравилось, как тонули ладони в этих волосах, было приятно пропускать их шелк меж пальцев, распрямляя мягкие пружинки, а потом отпускать и наблюдать как резво они закручиваются обратно. А глаза, темно-карие, искристые и прозрачные, подобно лучику солнца в крепком чаем. Сашка был влюблен довольно давно и в Регине ему нравилось решительно все без остатка. Особенно очаровательны те мелочи, что она делала каждую минуту совершенно неосознанно: наклон головы, случайный взмах руки, улыбка, мимолетное замечание, движение бровей. Было особое выражение, в те минуты, когда Регина недопонимала о чем идет речь, ее лицо становилось серьезным, а взгляд прямым с прищуром, подбородок чуть заострялся – это выражение, безусловно, самое восхитительное проявление красоты, которое Сашке доводилось видеть в жизни. Непонятно, как это окружающие не замечают столь откровенного совершенства, но Сашка даже радовался их невнимательности – пусть великолепие будет открыто лишь для него. Она сама прекрасно знала, какое впечатление производит – Регина, как и другие дочери Волдановичи, с детства была избалованна и красива, от чего окрепла в ней некая благородная спесь, даже высокомерие. Сашка безоговорочно признавал за ней эту царственную капризность и полагал, что в том-то и секрет всего чуда.
Регина была обворожительна, это бесспорно, и их с Сашкой отношения были наполнены восторгами и благочинной набожностью. А Лика все время лезла и зудела на Регину, покрывая ее нехорошими словами. Сашка пропускал замечания сестры мимо ушей, совсем не хотел слышать их, от чего даже почти не защищал Регину. Штука в том, что в глубине души Сашка знал, что Лика имела ввиду и это неприятно давило.
Сашка Чижов, высокий, худой, как рыбья кость, у которого брюки держались лишь на ремне, а иначе конфуз. Он днями напролет что-нибудь чинил в монастыре, весь перемазанный краской или ходил с ног до головы в опилках. А в другое время, сидя за маленьким пианино, придумывал музыку для театра или так самозабвенно играл на гитаре, что та вопила на весь дом. Конечно, он понимал, что они с Региной не ровня, но это для обоих из них так безразлично, что просто смешно. Сашка Чижов был необычайно веселым, светлым и лучезарным, хотя и противоречий в нем хватало. Человек высоких нравственных идеалов, но при этом, насмешливо, прищурив глаз, говорил такие вещи, что Регина краснела от макушки до пят. В нем вольнодумство сплеталось с православными канонами, а раскованность переходила в благодушие и кротость. Внутренняя свобода позволяла ему быть столь искренним, что порой казалось непристойным. В своем беззлобии, Сашка видел жизнь легко и не считал нужным скрывать это. Что особенно восхищало Регину, Сашка, пожалуй, знал все на свете, мог рассуждать на любую тему, а, главное – у него было особое подвывернутое чувство юмора, с ним было смешно. И можно чувствовать себя великолепной.