Отец все это время стоял чуть поодаль вместе с Могилой и родителями Курицына. Они решали вопрос о возмещении ущерба, но сейчас, видимо, договорились, пожали руки и отец направился к мальчикам.
– Идемте домой, – на ходу бросил он сыновьям, и они посеменили следом.
23
По дороге Богдан даже не смотрел на брата. Он старательно отводил взгляд и пялился куда угодно, лишь бы не на Андрея. А тому дела нет! Что ж, раз так, то и Богдану не очень-то и нужно примирение! В конце концов, он духовно развитый человек, целостная личность, и, в отличии от многих, ему незачем искать самоутверждение в обществе. Теперь он больше слова не скажет Андрею, так даже лучше – не придется бесконечно болтать и обсуждать его трудности. Почему люди так любят выносить на показ свои проблемы – это же стыдно! Вот Андрей враждует с Курицыным: раньше они дружили, теперь Курицын его тиранит – кто виноват? Конечно, сам Андрей! Ведь Курицын не в мгновение ока превратился в злобного аспида, он был таким, был вредным гадом и раньше. Андрей водил с ним дружбу, и не мог не знать о гнусных чертах своего товарища. Вот и получается, что Андрей сам вкрячился и терпит бедствие, так зачем выставлять на обозрение свои ошибки и просить жалобливую милостыню за них!? Хм… Вообще-то, Андрей и не выставлял ничего, напротив, молчал, как рыба! Обсуждал все только с самыми близкими. Ну вот пусть теперь не лезет к Богдану за советом! Все равно не слушает. Нет, он не пойдет на мировую! Пусть Андрей с Мишкой обмусоливает свои дела – интересно, что из этого выйдет! А Богдан будет сам по себе, жаль только, комната одна на двоих. Решено, ни слова больше!
– Богдан?
– Да!? – сердце тревожно екнуло!
Андрей подошел поближе и тронул брата за плечо:
– Ты извини, я был резок! Не хотел переступать через себя и от этого многим досталось.
– Ничего. Мы оба хороши!
– Почему оба? Я бы все равно бросил этот злосчастный телефон в клозет – уж очень хотелось! А медлил, только чтобы подразнить Никитку.
– Я не об этом. – Богдан взглянул брату в глаза. – Ведь мы же оба не смогли придумать ничего лучше драки, а, значит, виноваты.
Андрей усмехнулся, от чего болячка на губе треснула и закровила. Мальчик утер тонкую струйку пальцами.
– Ты, по крайней мере, не устраивал буйную пьянку! А я резвился, как черт, глупостей понаделал: костер, татуировка, Дашку втянул… – Андрей шумно выдохнул и покачал головой в укоризне. – Я совсем слетел с катушек, напортачил! Тогда казалось, что это принесет мне утешение! Но радости вышло на кукиш!
Богдан понимающе кивнул:
– Разрушение не призвано утешать, Андрей.
– Все-то ты знаешь! – раздраженно бросил Андрей и вгляделся в лицо Богдану. – У тебя нос распух еще сильнее моего!
– Такого не может быть! – воскликнул Богдан. – Больше, чем твой шнопак, только купол на нашем храме!
Отец безмолвно шествовал впереди, задевая опавшие листья полами рясы. Андрей взглянул ему в затылок, отец, словно ощутил взгляд и обернулся. Мальчик тут же отвел глаза, чтоб не вызваться на разговор. Внутри все еще скреблась тоска, урчала и перекатывались новая силища. Андрей не понимал этих чувств, он не знал, что с ними делать, куда они заведут, что будут требовать. Он не был уверен, что всегда будет помнить, что нужно сдерживать буйные порывы и отрезвлять их разумом. Он не знал, можно ли этому научиться!
Когда подошли к кленовой аллее было уже темно. Взвился ветер, растрепал волосы и заиграл в кронах деревьев – такой естественный порыв, но Андрей вдруг остановился и осмотрел улицу , словно впервые ее видел.
– Ты что? – удивился Богдан.
Андрей покачал головой и пошел дальше. К своему удивлению он осознал, что мир вовсе не изменился, не перевернулся с ног на голову – только в одночасье перестал радовать. Что-то сделалось с душой; внутри перекроилось, а снаружи, как ни странно, все по-прежнему! Внешний мир не пошатнется от душевных страданий, он будет стоять, даже если нутро рвется на части! Жестоко? Скорее, мудро!
– Андрей. – обратился отец. Они уже добрались до дома, мальчики остановились у крыльца, а отец прошел дальше, к флигелю. – Направь ко мне свои стопы, голубчик!
– Сейчас будет бесов изгонять, – буркнул Андрей и поплелся за отцом. Богдан сочувственно посмотрел ему в след.
Горела только настольная лампа, так что во флигеле царил полумрак. Отец предложил Андрею присесть, но тот промолчал в ответ и остался стоять у двери. Он снова сжал руки на груди и старался не смотреть на отца, только недовольно шарил взглядом по углам, выказывая нетерпение. Сам батюшка Иоанн тоже не устроился на стуле, а предпочел ходить по комнате, меря ее шагами. В тишине прошло несколько минут. Наконец, отец подошел к Андрею и взял его лицо своими большими сухими ладонями. На миг мальчику показалось, что отец умоет его святой водой, но тот лишь сказал: