Геннадий стал работать больше, часто уходил в ночные смены. Людмила оставалась с детьми. Бесконечные бессонные ночи, детские крики и болезни – всё это измучило ее окончательно! Однажды Людмила исчезла. Просто не появилась дома. Ее родители тоже не знали куда она ушла. Гена негодовал! Он порывался искать ее, расспрашивал подруг и знакомых, но вдруг осознал, что без нее вам намного спокойнее! Вы стали жить втроем.
Все это время мы продолжали тесно общаться. Как ни странно, несмотря на многочисленные знакомства и легкий нрав, Геннадий не смог найти близких друзей. У него оставался только я. Он был большим любителем всяких утех, мастер покуражить – выпивка, музон, дома всегда было припрятано курево. Так что мы умудрялись прекрасно проводить время даже присматривая за детьми! Гена умел играть на балалайке. Он наяривал, а дочки плясали – весьма забавно! Все чаще он просил меня остаться с девочками на ночь, пока сам работает. Вскоре так и повелось: я торчал у вас всё свободное время и часто ночевал в его комнате, чтобы посторожить ваш сон.
– Я помню вас, – прервала его Соня, – я хорошо вас помню, дядя Сережа.
Сергей вымученно улыбнулся ей и продолжил:
– Я тоже не мог найти себе места в жизни. Правда, работа была хорошая, интересная – я был пожарным. А вот с женой не сложилось. Так что я был свободнее ветра: ковырялся в гараже, ходил на рыбалку, завел пса и придавался прочим холостяцким забавам. Поэтому меня ничто не держало дома, я спокойно мог ночевать у вас неделями. Ты помнишь, Соня, я приходил с собакой?
– Помню мохнатую и рыжую, ее звали Рысь.
– Рысь, верно! А я уже забыл… Время шло размеренно, неспешно, девчонки становились старше. Сонечка стала потише, но росла сорванцом! Ты не играла в куклы, а признавала лишь беготню, войнушку и лазанье по деревьям. Гена умилялся, глядя на тебя, когда ты перемажешься, взмылишься после долгого боя, а под вечер еле стоишь на ногах! Но страстью его жизни по-прежнему оставалась Лиля! Обласканная, избалованная вниманием и любовью, не зная ничего, кроме заботы и блага, она и сама источала только добро. Лиля была очень светлым человеком, Геннадий зачастую глаз не мог от нее отвести! Она умела заражать хорошим настроением, в ее обществе любой чувствовал себя чище, лучше. Помимо прочего, Лиля была очень красивой. Она расцвела в сущую прелесть! Светлые пушистые кудряшки! А кожа такая белая, тоненькая, полупрозрачная! Дома она никогда не собирала волосы и носила простенький льняной сарафан. Но, главное, лицо и глаза лучились счастьем! Со временем у нее появилось много поклонников, но ухаживания она принимала нехотя, только от скуки. Вся такая легкая и естественная, гармоничная, плавная, грациозная! Чудесная девушка, Лилия…
Не знаю, когда я полюбил ее. Я не отдавал себе отчета в своих чувствах, никогда не считал нужным копаться в них, анализировать, выискивать потаенные уголки. Поэтому, когда все понял, было уже поздно! Слишком сильно в меня вросли мысли и мечты о ней, ее светлый образ! Без моего ведома чувство так выросло и разветвилось, что вытесняло другие желания. Все заняла Лиля. Для меня самого это стало откровением! И когда я осознал свою любовь, то стал обречен! Я старательно скрывал чувства, запихивал вглубь души и не понимал, что так лишь укореняю их. Я полюбил дочку лучшего друга! Это преступление! Это запретно! Я ощущал себя лжецом, подлецом, но поделать уже ничего не мог. Я прятал от нее взгляд, таился, пытался вести себя, как ни в чем не бывало – на деле же выходило неуклюже! Думаю, она знала о моих чувствах – женщины всегда проницательны в таких вещах – но виду не подавала. Я же весь измучился. По старинке, когда Геннадий уходил работать в ночь, я оставался у вас дома – чтобы девочкам не было страшно . Я не мог уснуть, зная, что за стеной тихо спит Лиля. Я лежал в постели, совсем обезумевший, боялся вздохнуть или пошевелиться, чтобы, не дай бог, меня не было слышно в вашей комнате! О, жалкий дурак! Я не мог уснуть, потому что не мог ее обнять, прикоснуться к ее руке или прекрасной тонкой шее! Я не мог ее поцеловать, полной грудью вздохнуть запах ее волос или хотя бы просто открыто взглянуть в глаза. Но я мог стеречь ее спокойствие, ее умиротворение! Этого было не достаточно, но большего мне не дано. Конечно, я никогда не сделал и полшага в сторону Лили. Вскоре я стал избегать вас! Точнее, я все еще приходил побыть с вами ночью, но в остальное время старался не являться. Я прятался! Бежал от себя самого и от Геннадия – ведь я чувствовал себя предателем! В первую очередь я бежал от Лилии. Я шарахался от любого ее движения, взгляда, но сам тайком наблюдал за ней, не мог справиться с искушением, чтоб не смотреть и не мечтать! Я весь избился, стал вовсе помешанный! Мне было дурно без нее, но и рядом было не легче! Гена допывался – куда я пропал? А я не знал, что ответить, выдумывал несуществующие дела, врал. Он чувствовал неладное, но молчал. Полагаю, Лиля знала, почему я не появляюсь. Геннадий не понимал меня, звал обратно. Ужаснее всего, что меня влекло в ваш дом, я страстно желал быть рядом с ней, но не позволял себе этого! Я метался, со своим чувством, как зверь по клетке! Мне хотелось разодрать себе грудь, чтобы выплеснуть наружу неуемный жар влечения! Я был, как одержимый. Казалось, у меня на сердце было выжжено ее имя! Разумеется, я держал свои пристрастия под чутким контролем и внешне оставался хладнокровным. Я все никак не мог понять, могу ли я отказаться от друга, чтобы навсегда оборвать жилы, связывающие меня с Лилей. Или же бросить Геннадия было бы слишком подло с моей стороны? У него не было никого, кроме меня, кому бы он мог всецело довериться. И доверить ночной покой девочек! Были, правда, родители Людмилы – ваши бабушка с дедушкой – но, по понятным причинам, вы мало общались. В итоге, я пообещал себе обуздать свои чувства и снова полегоньку стал приходить в ваш дом. Лиля была все та же! Такая милая, открытая и естественная; она разговаривала со мной своим чутким голосом, улыбалась, смеялась и танцевала без робости! Все, от чего я так прятался, вернулось – это было слишком! Но я уже обещал себе унять страсти и, как мне казалось, научился смотреть на нее без теплоты во взгляде.