— Не дрейфь, парень, если б они хотели вас убить, убили бы. Для острастки пуляли, чтоб лежали и вперед не рвались. За убийство их бы порешили на месте, когда б поймали, а ловили бы уж не только мы, но свои же. Не любят тут убивцев, не надо им, чтоб сюда пару полков пригнали и все горы перекрыли.
Н-да, хотели бы убить — убили бы? Спасибо, утешил.
Ловких контрабандистов, как нам сообщили, звали Фил и Пит. Их уже два года пытаются поймать, но те уходят из всех ловушек.
Мы доехали до заставы, я прилежно выписала из книги учета все, что требовалось Сантру и заслужила похвалу, что после такой переделки все еще твердо держу перо. Ночевать пришлось на заставе, но это не впервой. Я возила с собой мешок с нужными мелочами на такой случай. Еще в первую поездку я отучилась вздрагивать и краснеть при разговорах, не предназначенных для женских ушей, и при зрелищах, не предназначенных для женских глаз. Пожалуй, в некоторых делах Сантру и впрямь было лучше иметь помощника мужеского полу. Но раз уж я ввязалась в приключения, отступать было поздно.
Моя расторопность сыграла со мной злую шутку. Засидевшись за бутылочкой виски, Сантр поспорил с мэром, что его помощник в три дня может найти недоимки в городской казне. Наутро Сантр пришел с коробкой дорогущих конфет, пакетом моих любимых булочек, кувшином взвара и двенадцатью толстенными папками из мэрии.
Справедливо решив, что десяток гольденов мэра не заинтересует, я начала с проверки полудюжины самых оборотистых коммерциантов Давенрока. Унис и Дувос принесли мне вырванные со слезами у торговцев книги учета.
Через два дня заплетающимся от усталости языком я дорожила Сантру, что нашла не только недоимки, но и одну странность. Я положила ему на стол выписки и расчеты. Уже вечером к ювелиру пришли с вопросом, а не хочет ли он доплатить пару мешочков гольденов городу. А если он вспомнит, кто у него покупал множество дорогих украшений в августе, его даже оставят на свободе.
Покупателя ювелир сдал. Господа Унис и Давос с магом отправились в гарнизон за капитаном, который решил поправить свое благосостояние работой на разведку кого-то из соседей. Дальше Сантр сказал, что не моего ума дело. Судя по тому, каким довольным начальник был после допроса, ниточки он потянул длинные и крепкие.
* * *
Приближалась Длинночь — самая длинная ночь года, ознаменовавшая его конец и начало нового. В Длинночь непременно устраивали праздник с гуляньями на полночи. Сантр обещал дать два дня выходных, один — чтоб отоспаться до праздника, другой — отдохнуть после.
В Длинночь можно было нарядиться кем угодно, а можно было просто надеть маску, чтоб назавтра не прятать взгляд от свидетелей твоего безудержного веселья.
Может быть, мне тоже нарядиться в Длинночь? Нарядиться женщиной. Вот и пригодится платье, которое мне положила модистка. Я обошла лавки, где торговали карнавальными принадлежностями — все две, и выбрала самую большую полумаску, которую могла надеть как женщина, так и мужчина, зачарованную на то, чтоб прилипнуть к лицу и удерживаться, пока не откроют замок. Хоть и стоила она немало, но это то, что нужно.
Моя радость несколько померкла, когда господин Сантр попросил сопроводить Оливию на праздник Длинночи, но я тут же устыдилась своего порыва. Девушка жила под неусыпным надзором дяди и тети. Госпожа Сантр, по сути, сделала из нее свою компаньонку, ожидая, что та будет развлекать ее разговорами, чтением книг, помогать в домашних делах, сопровождать в визитах и бегать по поручениям. Жена королевского надзорника вела светскую жизнь, поддерживая реноме мужа в обществе Давенрока. За завтраком я вынуждена была выслушивать наставления, которые госпожа Сантр давала Оливии перед очередным визитом к жене мэра, в семьи офицеров, служивших в гарнизоне, или в дома той полудюжины давенрокцев, которые чем-то выделялись из общей толпы — деньгами, происхождением или положением. По лицу Оливии я видела, что она многое бы дала за то, чтобы вместо светских развлечений сесть за пианино.
Как и обещалось, раз в неделю Оливия исполняла несколько пьес для семьи и ближайшего круга. Как несправедлива жизнь! Такому таланту место на сцене в сияющем огнями зале, где в бархатных креслах сидит изящная публика. А Оливия вынуждена исполнять роль выставочной лошади — посмотрите, господа, какие экземпляры водятся у нас в конюшне. Мне было очень обидно за девушку.
Я попыталась сблизиться с ней, но все мои попытки потерпели фиаско. Оливия шарахалась от меня как от огня. Однажды в выходной я застала ее за фортепиано, когда девушка разучивала некую изысканную пьесу. Я присела невдалеке, но Оливия прервала игру и обернулась ко мне с явно недружелюбным выражением лица: