– Но как так? – Майкл не верил своим ушам. – Я же ваш родственник. Мы одна семья!
– Ну, знаете ли, с вашим семейством никогда я не водилась, отчего и вижу вас впервые. Как бы то ни было, я не собираюсь делить дом с каким-то непонятным парнем, назвавшимся моим родственником. Вас всегда хоть пруд пруди, когда появляется добыча.
– Да что вы такое говорите?! – Майкл был просто в бешенстве.
– Молодой человек, – вмешался ее муж, – держите себя в руках, не надо повышать голос. Покажите свои документы, и тогда мы будем решать, что делать.
– У меня нет документов, – поник головой Нортон.
– Ууу... – махнула рукой дама. – Тогда и разговор не имеет смысла. У меня есть бумага, согласно которой я являюсь наследницей дома.
– И что же? Вы выгоните родного брата?
– Какие доказательства есть тому, что вы мой кузен, а не просто какой-то контуженный войной бродяга?
– Не должно так поступать с родней, – вмешалась в разговор баба Оля, подошедшая посмотреть на приезжих.
– С близкими нельзя. А с родней – можно, – холодно ответила женщина.
– Ты детеныша под сердцем носишь, – не успокаивалась бабка, слышавшая весомую часть разговора, – ему, видать, места там много – сердце-то у тебя крохотное совсем – доброту вместить не может даже.
– Бабуля, – сказал ее муж, – идите отсюда по-хорошему. И вырода этого неизвестного с собой забирайте.
– Язык твой, смотри, чтоб не отсох бы как, – обиделась старушка.
Майкл взял под руку Олдулину и повел в сторону ее дома.
– Сама сука! И ребенок ее собакой будет! – не останавливалась бабка.
– Тихо, тихо. Не надо, – говорил Нортон. – Не заслуживают они наших слов.
Они сидели все на нервах и пили – внешне спокойно – чай. Олдулина уже более-менее успокоилась, а в Майкле – наоборот – начинала бурлить злоба, подступая к горлу, оседая на языке горьким налетом и заполняя мозг.
– Баба Оля, – сказал он, – ну это же не нормально! Я им дом отстроил, следил за ним два года, а они... Да они!.. Да они, как минимум, должны мне за это!!! Он же сплошной развалиной был! А я отстроил!
– Да ладно, посмотрим, – отвечала она. – Поживешь пока тут, а там решим, что да как делать.
Наутро в дом начали завозить вещи. Несколько груженых дилижансов подъехали к дому. Бригада из десяти человек выгружала поклажи с вещами, сундуки, мебель; а новые хозяева дома со стороны наблюдали и руководили процессом.
Ведомый переполняющей его злостью, Майкл пошел снова разбираться, несмотря на вчерашнюю перебранку.
– Опять ты, – нерадостно отозвался хозяин и отвернулся от подходящего парня.
– Чего тебе надо? – спросила его жена.
– Вы знаете, я вот тут что подумал-то... Когда я заселился в дом, у него была провалена крыша и разбиты стекла. Я все это сделал, восстановил и следил потом два года за домом.
Девушка была явно не в хороших чувствах и не хотела разговаривать с пришельцем, отошла и села на лавку, отчего с Майклом вел разговор мужчина:
– И что же ты хочешь?
– Ну, я не знаю, – замялся Нортон. – Но мне кажется, вы, как минимум, должны мне какую-то благодарность.
– Он даже сам не знает, что хочет, – прыснула женщина на лавке.
– Благодарность тебе в том, – ответил мужчина, – что в полицию на тебя, бездомного, заявление не пишу. Пошел вон, бродяга. Не появляйся здесь больше!
Той ночью Майкл проснулся еще до рассвета. Пахло дымом. Он вскочил с кровати и выбежал на улицу. Горел дом его кузины, находящийся через дорогу.
– Пожар! Пожар! – закричал он. – Помогите!
Подхватив ведро, он побежал к горящему дому, стал доставать из колодца воду.
Из других домов тоже стали выходить люди и, видя пожар, бросались его тушить. Население всех близлежащих домов было тут. Женщины охали, дети с огромными от удивления глазами, наблюдали за происходящим, открыв рот. Самые маленькие рыдали, поддавшись общей панике. Бабки крестились, приговаривая, что хорошо, мол, дом по иную сторону дороги стоит – на наши огонь не перебросится.
Мужики пытались тушить, но огонь уже распространился и на крышу, поднимаясь вверх многометровым факелом. Стекла лопались, разлетаясь осколками. Но они не могли никого задеть – люди стояли слишком далеко – пламя было велико и даже с дороги обжигало лицо и глаза.
Совсем быстро рухнула крыша дома, подбрасывая вверх угли, которые разлетелись в разные стороны раскаленным веером. Любопытствующие наблюдатели в испуге начали отбегать подальше от умершего дома.
Майкл поднял глаза на грохот и увидел, как все мужики, носившие воду, садятся на траву, махая рукой на горящие стены. Сделать было уже ничего нельзя. Они не смогли даже пройти в дом – столь сильно он горел. Люди стали расходиться – обожженные, промокшие, грязные от сажи.
Майкл открыл глаза. От него сильно пахло гарью. Он вспомнил вчерашний пожар и ужаснулся от осознания гибели в нем трех жизней. Ночью у него и мысли не было о том, что он столкнулся со смертью. Они же были последней ниточкой, связывавшей его с родителями. А теперь их нет. Больше не осталось никаких известных ему родных.
Почему же они сами-то не выбегали? Почему не видели, что пожар там был? Может, спали крепко так? А может, пьянку устроили в связи с переселением. Напились и не заметили, как сгорели совсем.
В коридоре кто-то разговаривал. Как понял Нортон – их было трое: баба Оля и еще двое мужчин – по голосу ему незнакомые. Он прислушался к разговору, хотя понимал точно, что это подслушивание, но разговор явно был не милой беседой.
– Ну что вы такое говорите! Не может этого быть, – уверяла Олдулина. – Он же сам пожар этот тушил.
– Мы осмотрели дом, – отвечал первый мужской голос. – Их убили ножом, еще до пожара. Свидетель говорит, что за час до пожара он входил туда, а потом вышел и в дом к себе зашел.
– Да кого вы в свидетели-то берете?! Дед Сендор не спит уже несколько лет! Ему от бессонницы видится ерунда уже какая-то.
– Люди говорили, что одежда у него в крови была вся.
– Так, мож, поранился он, когда пожар-то тушил, – стояла на своем старушка.
– Ну вот и посмотрим мы, есть ли раны у него.
– Баба Оля, вы ж сами говорили, что слышали, как он проснулся. Он не одевался, и вы побежали за ним, что голый он. А он-то не голый был. Что ж тогда? В одежде он, что ли, спит?
– А может, и в одежде! Всяко странно в голове твориться может.
– Баба Оль, – как можно мягче говорил второй голос, – давайте мы не будем спорить. Мы возьмем его, опросим, посмотрим на наличие повреждений на теле. Если не виноват он – отпустим.
– Да не делал он ничего...
– Вот мы это и посмотрим.
– Что случилось? – Нортон не выдержал и вышел к разговаривающим.
– Майкл, – кинулась к нему Олдулина, – клевещут они, что это ты в доме-то всех поубивал там, а потом еще и поджег.
– Так точно – поджог от свечи совершен был – на кухне их обоих нашли зарезанных.
– Если докажем, что ты это, – гнить тебе вечно в темнице. А за убийство беременной так и вообще расстрелять могут.
– Майкл, – не верила старушка, – ну скажи же, ведь не ты это был-то?
– Нет, баба Оля, не я, – смело ответил Нортон. – Не ходил я в тот дом ночью. Злость имею на них, а в дом не ходил. Я ж не убийца, да чтоб еще и беременных убивать!..
– Вооот. Сам признаешься, что зло имел на них.
– Ну так зло-то иметь никому не запрещено, – заступалась Олдулина.
– Зато, баба Оль, убивать запрещено. И поджог устраивать.
– Майкл, ну скажи ты им!
– Да что тут говорить-то? Я знаю, что не я это был. Доказать что они смогут, коль не убивал я? Так вот пусть ведут, куда они там хотят, да смотрят – я это или не я. Чего бояться-то?