Здесь уже было пусто, рабочий день и в самом деле завершился минут двадцать назад, когда последний посетитель только-только переступил порог мастерской; никакой срочной или интересной работы у наладчиков и механиков не было, потому они и покинули помещение сразу же после конца смены.
А вот Володя задержался, сначала пристроив антикварную технику возле своего стола, потом меняя рабочий комбинезон темно-синего цвета на простенький свитер «под горло» и пиджачок, как бы собираясь домой. Потом — просто послонялся из угла в угол, дожидаясь, пока из приемной не раздастся звук открываемой и закрываемой входной двери. И только после этого Володя решился покинуть свое временное убежище от стариковской назойливой благодарности. Убедившись, что посетитель и в самом деле ушел, не дождавшись возвращения ремонтника, Антонов запер входную дверь на обыкновенный ключ, включил сигнализацию, активировав её прикосновением к сенсору электронной печатки, а сам прошел к черному ходу, что бы так же запереть и его и поставить на сигнализацию, оставаясь, впрочем, внутри помещения.
Создав видимость того, что мастерская покинута персоналом и оживет только завтрашним утром, Володя посмотрел на часы — до предполагаемой встречи с Ириной оставалось не меньше трех часов, да и то, если девушка не опоздает, как обычно. Заранее зная, чем он займет свободное время, Володя устроился поудобнее за своим рабочим столом, включил один из ремонтируемых вычислителей и дождался, пока на экране не высветится привычная надпись «К работе готов».
Володя улыбнулся такой родной надписи, загрузил самый простенький текстовый редактор, который по умолчанию ставился на каждый вычислитель индивидуального пользования и на несколько секунд чуть прикрыл глаза. Его руки зависли над клавиатурой, как зависают на мгновение руки пианиста над клавишами рояля перед тем, как отправить слушателям великолепие звуков «Аппассионаты»…
И буквально через пару-тройку секунд открывшиеся глаза Антонова будто остекленели, замерли неподвижно, уставившись куда-то в пространство над экраном, пальцы с невероятной скоростью запорхали по клавишам, а бледный, голубоватый фон редактора стал покрываться белой, четкой вязью букв, слов, предложений, абзацев…
10
…«Господа! Очень прошу вас не искать сейчас виновных, не начинать перепалок кто и что упустил и не учел, это привет только к потере времени, а его у нас не осталось совсем…»
Эйзенхауэр нервно оглядел собравшихся, зачем-то потрогал лежащие перед ним, на столе, папки с документами, потом продолжил:
«Мы с вами оказались перед страшным выбором. Да-да, именно страшным. Поэтому, хочу, что бы кто-то наиболее полно ввел всех присутствующих в курс дела…»
Добровольцев, к сожалению, не нашлось. Собравшиеся в Овальном кабинете чиновники президентской администрации, военные, разведчики и дипломаты предпочли скромно отмолчаться. В душе Эйзенхауэр уже давно начал закипать, возникло с трудом подавляемое желание изо всех сил хлопнуть ладонью по столу, наорать, выплеснуться… но — обстоятельства, проклятые обстоятельства, не позволяли ему вести себя так, как он этого хочет. «Как же проще, наверное, дядюшке Джо, — с завистью подумал Дуайт, — не надо делать вид, что ты уважаешь и ценишь своих помощников. Достаточно пальцем шевельнуть и вот этот, кто притворяется госсекретарем, завтра же будет в арестантской робе рыть канавы…»
Затянувшееся молчание прервал генерал Макартур. Он всего лишь час назад прилетел из Японии, выглядел ужасно утомленным, не выспавшимся, и мундир его, помятый, какой-то неухоженный, более уместным выглядел бы на наблюдательном пункте дивизии, рядом с окопами, а не здесь, в сосредоточии власти всего западного полушария.
— Господин президент, — Макартур встал, — 28 июля, согласно вашей директиве, ВВС нанесли атомный удар по Сеулу. Иных средств остановить наступление комми у нас не было, да и нет. К сожалению, ответные шаги Советов превысили все наши ожидания и расчеты. Уже вечером, по местному, разумеется, времени 29 числа русские бомбардировщики сбросили две атомные бомбы: на нашу авианосную группу в Желтом море и на место сосредоточения корпуса генерала Уокера. И вновь, господин президент, к сожалению, это было только начало. Пока мы пытались справиться с последствиями этих ударов, днем 30 июля, русские разбомбили нашу базу на Окинаве, нанесли удар по корейцам и полностью уничтожили Пусан, в котором были сосредоточены штабы вооруженных сил Южной Кореи, Лиги Наций и наш армейский штаб. Там же пребывало и правительство корейцев. Вот, вкратце, всё.
Генерал замолчал, обвел присутствующих тяжелым взглядом и, не дожидаясь разрешения, совсем не по-военному, повалился в кресло.
— Вы были ближе всех к месту событий, господин генерал, — мягко и как-то чуть отстраненно спросил Даллес, посасывая мундштук трубки. — Какая там сейчас обстановка? И каковы наши потери?
— Обстановка близкая к панике, — фыркнул со своего места Макартур. — А что бы вы хотели? Мы были абсолютно не готовы к атомному удару… даже в единственном экземпляре… а тут… потери сейчас подсчитываются, но сразу скажу, господа, что в дальнейшем не было недомолвок. Мы лишились авианосной группы. Полностью уничтожена база на Окинаве, кстати, там пострадало очень много японцев, так что, ждите демаршей от их правительства…
— Ну, с японцами мы как-нибудь разберемся, — пробормотал госсекретарь Ачесон, — в конце концов, перешлем их претензии дядюшке Джо, ведь бомбы-то бросали русские…
— А как с нашими сухопутными войсками? — уточнил Даллес.
— Корпус генерала Уокера не существует, как войсковая единица, — тяжело вздохнул Макартур. — Более подробно я не смогу вам ничего доложить. Повторяю, обстановка близка к панике.
— Что вы можете предложить, как военный? Чем нам ответить на это? — спросил Эйзенхауэр, заранее предчувствуя отвратительный, никого не удовлетворяющий ответ.
— Ничего, господин президент, — махнул рукой Макартур. — У нас больше нет войск в Японии и Корее. Там находятся только покойники, инвалиды и сумасшедшие. Как восстановить флотскую группировку, я не могу подсказать. Это дело моряков. Так же не смогу прямо сейчас спланировать потребность в переброске войск в этот район.
— Мы рассчитывали запугать русских, поэтому и пошли на атомную бомбардировку, — задумчиво сказал Ачесон. — А выходит, что это русские запугали нас, ответив пятикратно…
— Военных заверили, что у Советов нет и быть не может такого оружия, — ответил Макартур. — Все наши действия планировались, исходя из применения обычных вооружений.
— Мы можем в течение нескольких дней перебросить к берегам Кореи еще две авианосные группы, — сказал адмирал Нимиц.
— Что толку? — сам себе задал вопрос президент. — Сначала надо решить, будем ли мы продолжать войну… и с кем…
В помещении повисла угрожающая тишина. В самом деле, схлестнуться с русскими напрямую всего-то через четыре года после того, как они разгромили нацистскую Германию и захватили пол-Европы, это вам не мелкая колониальная авантюра в Корее. Особенно, если учесть, что у русских, откуда ни возьмись, появились атомные бомбы, да еще в таком количестве…
Эйзенхауэр уже пожалел, что запретил другим, а себе — в первую очередь, заниматься здесь и сейчас выяснением причин, по которым все они попали сейчас в такую нелепую ситуацию. Ох, как зачесались кулаки, ох, как хотелось узнать, почему же наша хваленая разведка, что армейская, что даллесовская, прозевали создание русскими бомбы… И — мордой, мордой об стол этих высокомерных, зажравшихся штатских свиней!!!
— Итак, господа, — президент взял себя в руки. — Чем мы можем ответить — вопрос номер два. Вопрос номер один — кому мы должны отвечать?
— Русским, — буркнул Макартур.
— Ответить русским военными средствами? — удивленно поднял бровь Ачесон. — Лезть на их территорию и пытаться воевать десантами?
— Вы можете предложить что-то иное? — язвительно осведомился Макартур.
— Меня останавливает от объявления войны Советам только одно, — сказал президент.
В наступившей паузе он приметил, как потянулся к уху генерала Бредли Даллес, как что-то черканул в блокноте госсекретарь, как размяк, расползся по стулу Макартур, ожидая привычного для военных решения своей судьбы посторонним человеком.