Следует различать экстериорность и внешнее. Экстериорность — это все еще форма, как показано в "Археологии знания", и даже две внешние по отношению друг к другу формы, поскольку знание состоит из двух сред: света и языка, видеть и говорить. Внешнее же относится к силе: если сила всегда находится в состоянии взаимодействия с другими силами, то тем самым силы неизбежно отсылают к нередуцируемому внешнему, у которого больше нет даже формы и которое состоит из неразложимых расстояний, через которые одна сила воздействует на другую силу или же сама испытывает ее воздействие. Именно из внешнего одна сила сообщает другим силам или получает от других сил вариативное назначение, существующее лишь на определенном расстоянии или при определенных взаимоотношениях. Следовательно, существует становление сил, которое не совпадает с историей форм, поскольку развертывается в другом измерении. Некое внешнее, отдаленное более, чем весь внешний мир или даже любая форма экстериорности, отныне становящееся гораздо более близким. Как же две формы экстериорности смогли бы стать внешними по отношению друг к другу, если бы не существовало этого более близкого и более отдаленного внешнего? Это и есть "другая вещь", упомянутая уже в "Археологии"… Если же два формальных элемента знания, внешние по отношению друг к другу, поскольку они гетерогенны, находят различные виды исторического согласия между собой и если они предлагают соответствующее количество решений "проблемы" истины, то причина этого заключается в том, что, как мы уже видели, силы работают в другом пространстве, нежели пространство форм, в пространстве Внешнего, как раз там, где взаимоотношения — это "не-взаимоотношения", место — "не-место", а история — становление. В творчестве Фуко статья о Ницше и статья о Бланшо взаимосвязаны или вытекают одна из другой. Если "говорить" и "видеть" — формы экстериорности, то "мыслить" обращается к внешнему, у которого нет формы.[22] Мыслить — значит прийти к нестратифицируемому. "Видеть" означает "мыслить", и "говорить" тоже означает "мыслить", но мышление происходит в промежутке, в разрыве между видением и говорением. Здесь происходит второе пересечение Фуко и Бланшо: процесс мысли относится к внешнему, если только оно, эта "абстрактная буря", проваливается в промежуток между видением и говорением. Обращение к проблеме внешнего — постоянная тема у Фуко, и это означает, что мышление не является лишь проявлением некоей врожденной способности, но должно еще "случиться" с мыслью. Мышление не зависит от прекрасной интериорности, которая соединяла бы зримое и высказываемое, но происходит в результате вторжения чего-то внешнего, что углубляет промежуток между ними и взламывает, расчленяет их внутреннее. "Когда внешнее углубляется и притягивает к себе интериорность…" Дело здесь в том, что внутреннее предполагает начало и конец, происхождение и предназначение, способные совпадать и составлять "все". Но когда существуют только среды и промежутки, когда слова и вещи вскрываются средой, так никогда и не совпадая, то происходит это для высвобождения приходящих извне сил, которые существуют лишь в состоянии возбуждения, перемешивания и перестройки, в состоянии мутации. Поистине это похоже на броски игральных костей, поскольку мыслить — это все равно, что бросать игральные кости.