Именно здесь метод анализа высказываний оказывается тем микроанализом, при помощи которого можно различить два периода там, где прежде видели лишь один[6]. Первый период состоит в следующем: нечто взламывает серии, дробит континуумы, которые уже не развертываются на плоскости. Это похоже на пришествие нового измерения, какой-то нередуцируемой глубины, угрожающей порядкам бесконечной репрезентации. Начиная с Жюссье, Викде'Азира и Ламарка, координация и субординация свойств в растении или животном, словом, сила организации, обусловливает такое распределение организмов, при котором они уже не выстраиваются в один ряд, но обретают тенденцию развиваться изолированно (на той же тенденции делает акцент патологическая анатомия, когда она открывает органическую глубину, или "патологический объем"). Начиная с Джонса, сила флексии изменяет порядок корней. А начиная с Адама Смита сила труда (абстрактный труд, труд какой угодно, понимаемый уже не с точки зрения какого-либо одного из своих качеств) изменяет порядок анализа богатств. Дело не в том, что организация, флективность и труд не были известны классической эпохе. Однако они играли роль ограничений, не препятствовавших соответствующим качествам хотя бы де-юре возвышаться или развертываться до бесконечности. Теперь же они осовободились от своей качественности, чтобы углубить нечто неквалифицируемое, неспособное к репрезентации, что с равным успехом может быть и смертью в жизни, и муками или усталостью в труде, и заиканием или афазией в языке. Даже земля обнаруживает столь существенную для нее скупость и лишается своего, казалось бы очевидного, порядка бесконечности[7].
И вот тут все уже готово ко второму моменту, к появлению биологии, политической экономии и лингвистики. Достаточно того, чтобы вещи, живые существа и слова замкнулись на этой глубине, как в новом измерении, чтобы они ограничились этими силами конечности. Теперь в жизни существует не только сила организации; возникают еще и несводимые друг к другу пространственно-временные плоскости организации, сообразно которым распределяются живые существа (Кювье). Теперь и в языке существует не только сила флексии; возникают еще и плоскости, согласно которым дистрибуируются аффиксальные или же флективные языки, самодостаточность слов и букв уступает место звуковым соотношениям, а сам язык определяется уже не через его обозначения и значения, но через отсылку к "коллективным волям" (Бопп, Шлегель). Теперь существует не только сила производительного труда, но еще и условия производства, в соответствии с которыми сам труд переориентируется в капитал (Рикардо), а затем, наоборот, капитал проецируется на экспроприированный труд (Маркс). Повсюду сравнительное заменяет столь дорогое XVII веку всеобщее: сравнительная анатомия, сравнительная филология, сравнительная экономика. И объясняется это тем, что, по терминологии Фуко, теперь повсюду господствует Складка, второй аспект оперативной мысли, воплотившийся в формации XIX века. Силы в человеке поворачивают или сгибаются, встречаясь с новым измерением конечности в глубину, которое теперь становится и конечностью самого человека. Складка, — непрестанно повторяет Фуко, — это то, что образует "толщину" или "выемку".
Чтобы лучше понять, как складка становится фундаментальной категорией, достаточно обратиться к рождению биологии. Тут мы обнаружим все, что подтверждает правоту Фуко (и годится также и для других сфер). Когда Кювье предлагает различать четыре крупнейшие "ветви", он не поднимается в своих обобщениях выше родов и классов, напротив, он настаивает на разломах, не позволяющих континууму видов группироваться по все более расширяющимся общностям. Разветвления или организационные планы приводят в действие оси, ориентации, разные виды динамизма, к которым все живое так или иначе приспосабливается, складываясь. Вот почему работа Кювье продолжается в сравнительной эмбриологии Бэра, где за основу взяты складки зародышевых листков. Когда же Жоффруа Сент-Илер противопоставляет организационным планам Кювье идею одного-единственного композиционного плана, то он опять же обращается к методу складывания: мы перейдем от позвоночного к головоногому, если сблизим между собой две части его позвоночника, если придвинем его голову к ногам, а таз — к затылку…[8]. Жоффруа принадлежит к той же "археологической почве", что и Кювье (сообразно предложенному Фуко методу анализа высказываний), потому что оба говорят о складке: один — как о третьем измерении, делающем невозможным плоскостной переход от одного типа к другому, другой — как о третьем измерении, осуществляющем переходы в глубину. Кроме того, общей чертой Кювье, Жоффруа и Бэра является противостояние эволюционизму. Однако Дарвин построит свою теорию естественного отбора на способности всего живого в конкретной среде к дивергенции характеров и углублению различий. Именно потому, что живые существа складываются по-разному (тенденция к дивергенции), их максимальное количество может выжить в одной и той же местности. Так что Дарвин принадлежит все еще к тому же лагерю, что и Кювье, и оба они противостоят Ламарку в той мере, в какой тот основывает свой эволюционизм на невозможности конвергирования и на обвале серийных континуумов[9].