Движение в Гнезде Фениксийца привлекло внимание собравшейся публики, и вскоре все взгляды обратились на стоящего в ложе величественного воина. Фулгрим поднял руку и погрузился в океан обожания, выражаемый воинами Легиона в громогласных аплодисментах, от которых содрогнулись стропила.
Примарх пришел в сопровождении своих старших офицеров, и, как только он сел, свет в зале стал меркнуть. Яркое пятно осталось только на сцене, а когда огромный бархатный занавес раздвинулся, появилась Бекья Кински.
Юлий с едва сдерживаемым волнением смотрел, как композитор с голубыми волосами пересекает сцену и спускается в оркестровую яму, чтобы занять место за дирижерским пультом. На Бекье Кински было скандально прозрачное пурпурно-золотое платье из невесомой ткани, украшенное сверкающими, словно звезды, драгоценными камнями. Вырез платья опускался ниже талии, открывая соблазнительные полукружия груди и гладкую кожу живота.
— Великолепно! — крикнул Фулгрим и присоединил свои неистовые аплодисменты к приветственным овациям зала, а Юлий с изумлением заметил на глазах примарха слезы.
Юлий кивнул. У него не было никакого понятия о женской привлекательности и тем более сексуального опыта, обычного для смертных мужчин, чтобы он мог сравнивать, но от просвечивающей фигуры и ее откровенной женственности у него захватило дух. Раньше такой всплеск эмоций Юлий ощущал лишь при взгляде на примарха, от некоторых музыкальных произведений или перед боем, но ощущать нечто подобное при виде смертной женщины ему было внове.
Зал окутала абсолютная тишина, в ожидании чуда почти десять тысяч человек одновременно перестали дышать, и напряжение достигло своего апогея. Бекья подняла мнеможезл дирижера, постучала им по пюпитру с партитурой, и наконец раздались первые такты увертюры к «Маравилье».
Начальные ноты ревом вырвались из новых инструментов и разнеслись по всему залу «Ла Фениче», предвещая удивительную инструментовку, романтическую красоту и развитие темы. По мере того как музыка то возвышалась, то спадала, Юлий отдался во власть новых звуков и ощутил неизведанные до сих пор эмоции. Чувства, рожденные в неведомых глубинах его души, уносили его к пределам восторга, а сокрушительные ударные и неистовые, пронзительные голоса духовых инструментов переполняли зал.
Ему хотелось смеяться, потом плакать, потом в нем поднялась волна гнева, но она быстро отхлынула, и душу охватила непреодолимая меланхолия. Через мгновение музыка смыла и меланхолию, и бурный восторг заявил о себе с немыслимой силой и откровением, как будто все испытанные до сих пор ощущения были лишь прелюдией к разворачивающемуся грандиозному замыслу.
Бекья Кински священнодействовала за своим дирижерским пультом, жезл рассекал и прокалывал воздух, волосы метались языками голубого пламени. Юлий с трудом оторвал взгляд от этого великолепного зрелища и повернулся к публике, чтобы увидеть общую реакцию на эту потрясающую и захватывающую музыку.
Он увидел лица, застывшие в невероятном восторге перед мощью и величием диссонирующих звуков, проникающих в каждую клетку, пробуждающих новые чувства в душе. Но, как оказалось, не все зрители в зале наслаждались чудом, которое им посчастливилось наблюдать, и Юлий заметил, что во время очередного нарастания звука кое-кто зажимает уши, как от сильной боли. Он увидел в зале хрупкую фигуру Эвандера Тобиаса и с гневом проследил, как неблагодарный негодяй вместе со своими дружками-писаками пробирается сквозь толпу к выходу.
Внезапно завязалась драка: зрители напали на мятежного архивариуса и его приятелей, быстро опрокинули отщепенцев на пол и начали топтать. Затем нападавшие вновь обратили свое внимание на сцену, и Юлий ощутил небывалый прилив гордости, когда чей-то тяжелый сапог напоследок раздавил череп Тобиаса. Никто не обратил внимания на проявление внезапно вспыхнувшей агрессии, словно это было самым обычным делом, но Юлий видел, что жажда крови распространяется по залу, подобно вирусу или ударной волне после детонации.
Музыка ураганом кружилась по залу, нарастала, звала за собой, пока не достигла апогея в неистовом крещендо, и тогда занавес поднялся, вызвав новый вихрь эмоций.
Громкость музыки продолжала возрастать, увертюра вела непередаваемо прекрасную мелодию, а открывшаяся на сцене картина была словно удар в солнечное сплетение и вызвала у Юлия какие-то животные ощущения. Он вскочил на ноги.
Интерьер лаэрского храма был воспроизведен до мельчайших деталей, скульпторы и художники, посещавшие величественное и загадочное сооружение, сумели в точности передать его меняющиеся краски и пропорции.