Первой, начиная слева направо, сидела его жена. Красивая блондинистая шлюха, моложе Лазаря Моисеевича на тридцать лет. Что за дурь ему тогда стукнула в голову, сподвигнув жениться? Хотя… Ответ он знал прекрасно. Марина крайне умело могла заставить его, прямо скажем, уже вяленькое мужское достоинство стоять с гордо поднятой головой. Учитывая, что на момент их встречи, пять лет назад, Бергу было около шестидесяти, он так изумился, увидев, как орган, который считался безвременно погибшим, оказывается, весьма даже поддается реанимации, что, расплакавшись от счастья, ухватил купленную на ночь проститутку за руку и потащил в свой дом, отстегнув «мамочке» положенную за покидавшую работу девку сумму. Почти год Марина доказывала ему правдивость расхожего мнения о второй «молодости» мужского организма. А потом, едва в паспорте появился штамп, а в графе «фамилия» деревенское Будько заменилось на гордое Берг, и при этом Лазарь Моисеевич, не иначе как в любовной горячке, не позаботился о брачном договоре, вся страсть из ее прекрасных голубых глазах испарилась безвозвратно. Более того, трахалась женушка теперь, что блудливая мартовская кошка. Несколько раз Лазарь Моисеевич заставал ее с поличным. Последним был садовник, молодой, крепкий парень. Берг вернулся с именин одного весьма крупного банкира раньше времени и застыл в дверях спальни, наблюдая, как его красавица жена скачет на этом, прости господи, жеребце.
– Лазарь? – обернулась она на звук открывшейся двери. – Ну, что ты не стесняйся, проходи. Можешь наблюдать, если хочешь. Тебе понравится.
Берг плюнул в сердцах и вышел, плотно закрыв дверь. Шлюха она и есть. Правда, иногда, с барского плеча супругу таки перепадало немного ласки. Особенно в промежутке между любовниками, когда Марине становилось скучно. Поэтому Лазарь, скрепя сердце терпел, понимая, что уже ни с кем и никоим образом не сможет реализовать себя, как мужчина. Только с ней. Прямо наказание какое-то.
Подле Марины Алексеевны Берг расположился сын Лазаря Моисеевича. Тоже скотина еще та. Спит и видит, как бы папеньку изжить со света, чтоб забрать денежки. Маринку Ефим Лазаревич ненавидел люто. Еще бы, в случае смерти отца, она являлась наследником первой статьи, а это полная жопа в его понимании. Ведь помимо владения недвижимостью на побережье Черного моря и больших счетов в зарубежном банке, Берг коллекционировал старинные украшения. Его маленькое хобби по своей оценочной стоимости выходило где-то в девятизначную сумму, измеряемую не рублями, а евро. Вот этот лакомый кусочек Фимка хотел получить безумно. Хрен с ними, с домами, пусть забирает папашина шлюха. Коллекция манила тридцатилетнего халявщика, закончившего в свое время художественное училище и почти десять лет находившегося « в поисках себя» сильнее, чем Земля обетованная Моисея. Иногда он всерьез обдумывал варианты, с помощью которых можно было отправить родителя к предкам. Однако страх быть пойманным, посаженным, а там опущенным, ибо не миновать петушиной участи ему, настолько красивому, всегда побеждал жажду наживы.
Третьей по счету расположилась дочь. Если Фимку подарила Лазарю Моисеевичу его горячо любимая первая супруга, скончавшаяся непосредственно в момент произведения того самого подарка на свет, то Эллочка досталась отцу в наследство от следующей жены, которая тоже, почему то, прожив всего пять лет после рождения дочери, предпочла семейному счастью фамильное кладбище. В отличие от брата Элка, хотя бы делает вид, что любит отца. Ей двадцать пять, страшна, как смертный грех, поэтому понимает, единственная надежда хоть как-то устроить себе личную жизнь – папашины деньги.
Вот и крутится с утра до вечера рядом, сюсюкая, как идиотка: «папочка, может чайку?», «папочка, может вывезти тебя к морю, подышать воздухом?».
Ладно, было б это от чистого сердца. Так ведь Лазарь Моисеевич точно знает, ненавидит его дочушка. Придушила бы своими руками наперегонки с братцем. Но боятся. Пока.
– Ну, что, Ироды, поди, ночи не спали, как вам Ленка позвонила. Надеялись, стеганет меня по полной.
– Ну, что ты, Лазарь. – Улыбнулась еврею женушка, прервавшая срочно свой европейский вояж
– А ты вообще заткнись, шлюшка. Тебя точно не спрашиваю. Хотя, с тебя-то, как раз, спросу нет. Эти вот, дети родные, кровь моя. Так и видят старого Берга в гробу в белых тапочках. Хрен вам. – выкрикнул Лазарь Моисеевич, ткнув посетителям в рожу хороший такой кукиш. – Валите отсюда. Я еще маленько поживу.