Пролог
22 июня 01ч:35мин
Он почти что с ненавистью посмотрел на женщину, лежащую в его кровати. Рыжеволосая красотка вытянулась, широко расставив ноги, и это позволяло видеть ему, как говорится, всю картину в целом, потому что на данный момент девица была абсолютно обнажена. Пышная, но явно ставшая такой под рукой искусного пластического хирурга, грудь возвышалась, словно горы, непоколебимо и уверенно, дразня его взгляд напряженными сосками. Запястья ночной гостьи были скрещены и привязаны к изголовью кровати. Ему нравилось, что она беспомощна. Ему вообще в принципе нравилась слабость, отсутствие возможности малейшего сопротивления, особенно, когда он входил, с каким-то яростным исступлением погружаясь в это стройное, извивающееся тело. Крепко зафиксированные в одном положении руки давали ему сладкую возможность сначала дразнить, лаская и подводя добровольную жертву почти к оргазму. Она должна была умолять. Просить. Жрать грязь с его ног, лишь бы только он подарил ей возможность ощущать его член внутри. Эта власть над человеком, женщиной, пьянила его крепче любого самого дорогого наркотика. Сносила башню под чистую. Как же возбуждает мысль, что он может делать с ней, что угодно.
Вот только девица, стонавшая сейчас в его постели, призывно расставившая ноги и елозящая бедрами в надежде получить, наконец, удовлетворение, вовсе не похожа на женщину, которую он бы хотел здесь видеть. Запах не тот. Вкус не тот. Голос не тот. Кайф не тот. Она просто вообще не та, кого он вспоминает почти каждую ночь. Господи, как же ему надоели все эти суррогатные заменители. Он хочет оригинал.
Взгляд мужчины упал на прикроватную тумбочку, где стояло большое блюдо с фруктами и столовым ножом, которым они , закусывая французское вино, резали ананас, потому что эта провинциальная дура реально считала ананасы верхом буржуйского шика.
- Милый, ну иди же ко мне. Посмотри, я вся теку.
Он поморщился от нарочитости этих штампованных фраз. Порнухи, что ли насмотрелась?
Однако забрался на кровать, раздвигая ее ноги еще шире, и одним резким движением вставил член, которому как-то все равно было, кто перед ним – подделка или оригинал. Но взгляд его по-прежнему не отрывался от ножа. А что если… Что если попробовать немного сыпануть перчинки на их уже осточертевшие ночные игрища?
Можно было бы, конечно, просто послать эту дуру, но она нужна. Чертов камень. Без рыжеволосой сучки к нему не подобраться. А трахать ее больше нет ни желания, ни вдохновения.
Мужчина потянулся рукой к блюду. Покрикивающая под ним женщина не заметила, как в его ладонь скользнул этот соблазнительно блестевший серебром столовый прибор. Она прикрыла глаза, извиваясь и фанатично стремясь к тому самому моменту, когда ее накроет горячая волна, растекаясь от места, где соединяются их тела до кончика пальцев.
Как только он почувствовал, что ее финал где-то уже близко, провел острием от ключицы до пупка. Она вскрикнула сильнее, но глаз не открыла, очевидно, в горячке страсти не понимая, что в их игре появился новый элемент. И это взорвалось в нем неожиданном всплеском возбуждения. Мужчина принялся двигаться резче, не отрывая взгляда от искаженного подступающим оргазмом лица женщины и продолжая рисовать лезвием ножа узоры на ее теле. В какой – то момент его так сильно накрыло, что в глазах потемнело, и он будто даже потерял сознание от потрясающе сильного выплеска удовольствия. Когда мужчина, наконец, пришел в себя то, матернувшись от удивления , но не от испуга, вскочил на ноги, кубарем скатившись с кровати. Среди белых шелковых простыней лежала рыжеволосая девица, уставившись остекленевшим взглядом в пустоту. Под ее левой грудью торчала ручка серебряного ножа, совершенно не предназначенного для того, чтоб его втыкали кому ни попадя, особенно в силиконовые сиськи. Мужчина не мог оторвать глаз от этой картины, понимая, что сейчас видит самое прекрасное, что может быть в жизни: смерть, секс, женщина.
И лишь одно беспокоило его очень сильно. Без этой сучки ему никак не подобраться к камню. Звали ее Елена Николаевна Мтыщева. Она работала личным помощником у самого известного на юге России коллекционера, который по иронии судьбы обладал тем, что ему было очень нужно. Весьма обидно. Придется разрабатывать новый план.
Спустя 8 часов после ночного происшествия
Лазарь Моисеевич Берг с тоской изучал родственников, собравшихся в его кабинете. Налетело воронье. Ему всего лишь поставили микроинсульт, а они примчались так, будто со дня на день его уже повезут на кладбище. «Не делайте мне нервы» - хотелось сказать Лазарю Моисеевичу этим дармоедам. Его одесский, выросший подле «Привоза» мозг прекрасно оценивал ситуацию, понимая, что все родственнички появились, чтоб не дай боже, он не настрочил какое-нибудь крайне удивительное их восприятию завещание.
Первой, начиная слева направо, сидела его жена. Красивая блондинистая шлюха, моложе Лазаря Моисеевича на тридцать лет. Что за дурь ему тогда стукнула в голову, сподвигнув жениться? Хотя… Ответ он знал прекрасно. Марина крайне умело могла заставить его, прямо скажем, уже вяленькое мужское достоинство стоять с гордо поднятой головой. Учитывая, что на момент их встречи, пять лет назад, Бергу было около шестидесяти, он так изумился, увидев, как орган, который считался безвременно погибшим, оказывается, весьма даже поддается реанимации, что, расплакавшись от счастья, ухватил купленную на ночь проститутку за руку и потащил в свой дом, отстегнув «мамочке» положенную за покидавшую работу девку сумму. Почти год Марина доказывала ему правдивость расхожего мнения о второй «молодости» мужского организма. А потом, едва в паспорте появился штамп, а в графе «фамилия» деревенское Будько заменилось на гордое Берг, и при этом Лазарь Моисеевич, не иначе как в любовной горячке, не позаботился о брачном договоре, вся страсть из ее прекрасных голубых глазах испарилась безвозвратно. Более того, трахалась женушка теперь, что блудливая мартовская кошка. Несколько раз Лазарь Моисеевич заставал ее с поличным. Последним был садовник, молодой, крепкий парень. Берг вернулся с именин одного весьма крупного банкира раньше времени и застыл в дверях спальни, наблюдая, как его красавица жена скачет на этом, прости господи, жеребце.
- Лазарь? – обернулась она на звук открывшейся двери. – Ну, что ты не стесняйся, проходи. Можешь наблюдать, если хочешь. Тебе понравится.
Берг плюнул в сердцах и вышел, плотно закрыв дверь. Шлюха она и есть. Правда, иногда, с барского плеча супругу таки перепадало немного ласки. Особенно в промежутке между любовниками, когда Марине становилось скучно. Поэтому Лазарь, скрепя сердце терпел, понимая, что уже ни с кем и никоим образом не сможет реализовать себя, как мужчина. Только с ней. Прямо наказание какое-то.
Подле Марины Алексеевны Берг расположился сын Лазаря Моисеевича. Тоже скотина еще та. Спит и видит, как бы папеньку изжить со света, чтоб забрать денежки. Маринку Ефим Лазаревич ненавидел люто. Еще бы, в случае смерти отца, она являлась наследником первой статьи, а это полная жопа в его понимании. Ведь помимо владения недвижимостью на побережье Черного моря и больших счетов в зарубежном банке, Берг коллекционировал старинные украшения. Его маленькое хобби по своей оценочной стоимости выходило где-то в девятизначную сумму, измеряемую не рублями, а евро. Вот этот лакомый кусочек Фимка хотел получить безумно. Хрен с ними, с домами, пусть забирает папашина шлюха. Коллекция манила тридцатилетнего халявщика, закончившего в свое время художественное училище и почти десять лет находившегося « в поисках себя» сильнее, чем Земля обетованная Моисея. Иногда он всерьез обдумывал варианты, с помощью которых можно было отправить родителя к предкам. Однако страх быть пойманным, посаженным, а там опущенным, ибо не миновать петушиной участи ему, настолько красивому, всегда побеждал жажду наживы.
Третьей по счету расположилась дочь. Если Фимку подарила Лазарю Моисеевичу его горячо любимая первая супруга, скончавшаяся непосредственно в момент произведения того самого подарка на свет, то Эллочка досталась отцу в наследство от следующей жены, которая тоже, почему то, прожив всего пять лет после рождения дочери, предпочла семейному счастью фамильное кладбище. В отличие от брата Элка, хотя бы делает вид, что любит отца. Ей двадцать пять, страшна, как смертный грех, поэтому понимает, единственная надежда хоть как-то устроить себе личную жизнь – папашины деньги.
Вот и крутится с утра до вечера рядом, сюсюкая, как идиотка: «папочка, может чайку?», «папочка, может вывезти тебя к морю, подышать воздухом?».
Ладно, было б это от чистого сердца. Так ведь Лазарь Моисеевич точно знает, ненавидит его дочушка. Придушила бы своими руками наперегонки с братцем. Но боятся. Пока.
- Ну, что, Ироды, поди, ночи не спали, как вам Ленка позвонила. Надеялись, стеганет меня по полной.
- Ну, что ты, Лазарь. - Улыбнулась еврею женушка, прервавшая срочно свой европейский вояж
- А ты вообще заткнись, шлюшка. Тебя точно не спрашиваю. Хотя, с тебя-то, как раз, спросу нет. Эти вот, дети родные, кровь моя. Так и видят старого Берга в гробу в белых тапочках. Хрен вам. – выкрикнул Лазарь Моисеевич, ткнув посетителям в рожу хороший такой кукиш. – Валите отсюда. Я еще маленько поживу.
С этими словами Берг выкатился из кабинета на электрическом инвалидном кресле, которое вполне способно по своим показателям заменить небольшой автомобиль. Дорогая игрушка. Лазарь Моисеевич прекрасно мог ходить, но врачи категорично посоветовали беречь не только нервы, но и силы.