– Так это Ярцев тебя так укатал? – задохнулась Мойва, от пронзившей ее, бесконечно умной догадки.
– Это было шапочное знакомство, – хныкнула я, понимая, что вечер перестает быть томным. – И видеться с ним я больше не желаю.
– И поэтому ты не можешь сидеть полной грудью? – щурится Инка. Надо же, наблюдательная какая.
– Нет, не поэтому. И болит у меня не в груди, а существенно ниже. Меня сбила машина, похожая на танк, а не то что вы подумали, – мой голос звенит от злости, и обиды и еще кучи чувств, вдруг превративших мою и без того расшатанную нервную систему в драную сетку от комаров. А еще жутко бесит Мойва, таращащая свои глазища и дергающая тонкой шейкой. – И не надо кривляться и строить физиономии, Катька, потому что я не желаю больше видеть этого сноба, даже мельком, который обещал мне надрать задницу. Ясно?
– И надеру, – раздается у меня за спиной насмешливый голос, от чего сердце проваливается куда-то в район левой коленки. – кстати, танком меня еще не звали. Я польщен.
Глава 4
От завываний безголосой бабищи на сцене у меня начинается морская болезнь, едва я переступаю порог дорогой жральни. И чучело скалящегося косолапого, на входе в «Берлогу» вызывает во мне чувство омерзения, колыхающееся как медуза в банке. Вкус у Борьки специфический. Полагаю, он в восторге от своей креативной смекалки.
– Макар Семенович, – бросается мне навстречу вымуштрованная как солдатик администратор Аллочка. Ее каблук настолько головокружителен, что кажется симпатичные ноги цепкой бабенки вот-вот подломятся. – Борис Маркович давно ждет.
Ухмыляюсь. Тоже мне барин Борька. Бросаю пальто в тонкую ручонку Аллы.
– Я провожу, – ровно говорит она.
– Я помню дорогу, куколка, – моя ухмылка больше похожа на оскал застывшего бурого чучела, застывшего посреди фойе ресторана. На хрена я приперся сюда? Отдохнуть в вертепе – не самая лучшая мысль. И эта чертова толстуха никак не идет из головы, словно навязанная чертом. Хотя, ангелов-хранителей наверное посылают иные силы.
– Наконец-то, – поднимается мне навстречу человек-гора, распахивая в стороны ручищи для объятий.
– Боря, ты же знаешь, я не люблю тактильных контактов, – сдавленно рычу, стараясь вырваться из захвата друга.
– Его это никогда не останавливало, – сидящий в углу стола Федор похож на измученного воробья. Он изменился, конечно, за те пять лет, что я его знаю: заматерел, обзавёлся брюшком, дорогими тряпками и очками в золотой оправе от известной фирмы. И ему бы уже можно не работать ночами, но крестный моей дочери словно замаливает какие-то грехи, фанатично продолжая помогать младенцам увидеть мир в клинике, построенной на мои деньги. – Здравствуй, Макар.
– Фазан стынет, – ревет Борька, – ну что, будем играть сегодня? Выбираем жертву.
Фазан жесткий и безвкусный. Я жую плохо приготовленную птицу, и совершенно не понимаю, зачем пришел. Игра Борьки давно не будоражит, ставки все выше. И я знаю, на что сейчас нацелился «добрячок» Борис Маркович. Ухмыляюсь своим мыслям, что не укрывается от внимания Федора. Он лишь кривит губы, но мысли в его голове сходны с моими.
– Кстати, Игорь заезжал, – словно невзначай бросает Борис. Огненная волна ярости прошивает тело. – Играть хотел в долг. Знаешь, братишка, аппетиты твоего братца весьма недурны.
– Ты позволил?
– А должен был? Он и так торчит мне столько, что даже распродай я его на органы не покрою расходов, – хохочет Борька так, что звенит стекло, отделяющее вип-зону и общий зал ресторана. – Да шучу я. Больше в зал его не пустят. Но сегодня и мы не будим шпилить в карты. У меня предложение поинтереснее. Сегодня ресторан полон. А значит открываем охоту.
Я непонимающе смотрю на массовика-затейника. Что он еще задумал? Фантазия у него с детства какая-то извращенная.
– Твоя очередь сегодня, Макар. Федька в прошлый раз играл. Продул вчистую, кстати. Жаль тебя не было тогда.
– Правила? – приподнимаю бровь. Вечер становится интересным. В крови бурлит странное возбуждение, выжигающее из памяти супергероиху. То что нужно.
– Игра вслепую. Сначала ставки. Потом условия, – ухмыляется Боб.
– Согласен. – словно черт дергает меня за язык. Веселиться, так веселиться. Чего уж? Хотя Борюсиковы фантазии далеко не всегда безопасны и безобидны. Но он может себе это позволить.
– Твой Алмаз, против моей тачки, – глаза поганца возбужденно блестят.
– Бобик, я ведь вроде не давал повода думать, что я олигофрен? – смотрю в упор на лоснящееся лицо друга, который уже, видимо, загоняет в свой вольер моего любимого племенного абиссинца. Он давно положил глаз на жеребца, я-то знаю. – Ставки неравнозначные.