Солонина пересел в пределы видимости и сделал какую-то пометку в блокноте, лежавшем у него на коленях.
— Допустим. В химчистке вы знали о разводе?
— Конечно. Это было нашим общим решением. И это совершенно не имеет отношения к тому, что… к этому делу. Никакого.
— Хорошо, — согласился Дживан. — Веру Леонидовну оставим в покое. Другая женщина? Любовница? Любовник?
— Да что вы в самом деле! — разозлился Александр, вскакивая со стула.
Дживан засмеялся, Солонина скривился, точно съел кислый леденец.
— Не прыгайте так, Александр Дмитриевич, — крикнул он со своего места. — Это часто взаимосвязано: любовь, тайный порок, высокие чувства, полет души и прочие банальности. Хотел поразить объект страсти, вывернулся наизнанку…
— Но если нет — так нет, ничего не поделаешь, — оборвал коллегу Дживан, видя выражение лица Александра и усаживая его обратно на стул. — Возвращаемся в исходную точку. Где вы побывали до химчистки?
— В издательстве.
— По какому поводу?
— Сдавал на редактуру четвертый том Поля и Афанасия.
— Его приняли?
Пришла очередь скептически фыркать Александру.
— Как его могли не принять? Он в плане стоял, его ждали. Я и так задержал, решил одну сцену в финале переделать, и поэтому…
— Сдали и ушли? — настойчиво перебил Дживан. — А его спокойно приняли и спасибо сказали? Так было дело? Нет?
Врать Александру претило, он запнулся, и тут случилась странная вещь — приемник заглох на долю секунды и пропустил какой-то музыкальный такт. Дживан и Солонина одновременно сделали стойку, как сеттеры, после чего навалились на свою жертву с двух сторон.
— Подробнее, — распорядился Дживан.
Александр стиснул в руках тетрадь, свернул ее в тугую трубку.
— У меня вышел небольшой конфликт с литературным редактором, — через силу ответил он. — То есть не то чтобы конфликт, а…
Он поискал подходящие слова, но так и не нашел их, махнул рукой.
— У нас систематические разногласия. — Слова вышли жалкими, ученическими, но подбирать сейчас художественные синонимы не было моральных сил. — До него я работал с другими редакторами, не скажу, что все проходило гладко, но, тем не менее, общий язык находили, а тут с самого начала… точно нашла коса на камень. Даже познакомились со скандалом.
— Продолжайте, — сквозь зубы приказал Дживан.
Но Александр и без его команды продолжил, никогда раньше не говорил никому, не жаловался, а сейчас почему-то прорвало. Дживан молча кивал, Солонина перестал хмуриться и чиркать в блокноте, оба слушали с неподдельным вниманием.
— А у нас что, стажер из Лумумбы?
Обе машинистки подняли головы от клавиатур, в комнате после монотонного шума наступила режущая уши тишина. Отчасти тишина была выжидательной, потому что все в издательстве знали: когда старший литературный редактор говорит таким тоном, можно ждать чего угодно.
— Почему вы так думаете, Сан Саныч? — давясь смехом, спросила Людочка, подталкивая локтем соседку Настеньку.
Александр, зашедший за авторским экземпляром, не нужным машинисткам, тоже заинтересовался. Чтобы к ним в издательство занесло студента из Москвы — редкий случай, об этом бы мгновенно пошли слухи. Тем более — иностранца, последнее вообще небывалое стечение обстоятельств. Правда, он тут и сам не часто бывает, но сплетни быстро расползаются.
— А кто еще так напишет, кроме уроженца знойной Африки? — Сан Саныч бросил на стол несколько машинописных листков, вдоль и поперек исчерканных карандашом. — Русский человек может «откинуть волосы на зад»?
Людочка прыснула.
— Случайность, — притворно встала она на защиту несчастного студента всей своей красивой грудью, буквально приподнимаясь на стуле. — Пробел лишний влепил в спешке?
— Да как сказать, — многозначительно ответил Сан Саныч, наливая себе из графина воду и не замечая декольте. — Если герой залез на лошадь и дал по стременам, как бы вы поняли — он вообще с места сдвинулся? Стремена — это крепление для ног, чтобы равновесие удерживать. А дают, если мы о лошадях говорим, шенкелей. Вот мотоцикл другое дело, на нем можно дать по газам, хотя имейте в виду, что это сленг, он в высокой литературе применяется с осторожностью.