Глава 14. Великий фрактал
Нина Ивановна подхватила фонарик и решительно направилась к лестнице, сделав знак Александру остаться в холле. Но он, конечно, не послушался и пошел за ней, так тихо, что та ничего не заметила и не обернулась. Куда идти, он догадался. На третьем этаже цветок стоял ближе всего к окну, в том самом номере, где он проснулся утром. Только там можно обходиться без света. Раз уж Сан Саныч теперь знает правду, то разве откажется взглянуть на цветок поближе, пока есть такая возможность? Тем более, что жить розе остается всего ничего?
Луч яростно метался у потолка с таблеточными вдавлениями, полированный камень стен отбрасывал свет на белые ступени, и опасность споткнуться не грозила. Александр на секунду задумался, как редактор шел в темноте, но вспомнил о зажигалке. Там хватит бензина, чтобы преодолеть все восемь этажей, не то что несколько пролетов.
Перед гипсовым резным зеркалом на третьей лестничной площадке он остановился: отражение в мутном пятнистом стекле неожиданно показалось ему повтором кинохроники на экране. Таким же мятым и небритым он был сутки назад, и точно так же поднимался в чужой номер. Всего сутки?
Розоватое свечение из открытой двери в конце коридора однозначно давало понять, куда следует держать путь. Нина Ивановна вошла туда, и Александр замедлил шаги — показалось неудобным врываться следом. Пару минут можно выждать, а потом сказать, что беспокоился и пошел искать.
— А, дорогая Женевьева! — услышал он на подходе к дверям голос Сан Саныча. — Так и знал, что не удержитесь, придете. Любопытство? Или noblesse oblige, ответственную должность нужно оправдывать?
— Где тетрадь? — нетерпеливо перебила она его.
Судя по всему, редактор показал ей тетрадку, потому что она непреклонным тоном потребовала:
— Дайте ее сюда. Немедленно. Прочли уже?
— А как вы думаете?
Она помолчала.
— Хочу думать, что нет, — голос ее странно дрогнул.
— Не читал, — успокоил ее Сан Саныч. — Решил подождать вас. Я ведь не основной, а дублирующий гаситель, имею полное право растеряться или не уметь, и даже рассчитывать на помощь более опытного специалиста. Так и напишите потом в отчете. Нам же придется написать их друг на друга после всего, правда?
— Не смейте, — в ее просьбе не было гнева, только что-то до странности болезненное, так что Александр непроизвольно ускорил шаги.
Оба собеседника стояли в комнате с разных сторон от кровати, и его появление на пороге осталось незамеченным из-за выступа санузла, тогда как он видел их отражения в зеркале прихожей.
— Ну, не буду, не хотел вас обидеть. — Сан Саныч сделал извиняющийся жест. — Насколько я понял тех двух идиотов с проходной, они подозревают вашу дружбу с нашим милейшим Александром Дмитриевичем в слишком большой искренности, поэтому не то боятся, что вы не справитесь, не то ждут этого со страшной силой. Но им простительно, они плохо вас знают.
— Если вам так интересно, я могу справиться с чем угодно, — сухо ответила Нина Ивановна. — И с кем угодно. Вы тоже меня плохо знаете.
— Еще бы, годы практики. К вашим услугам здесь целый конвейер с последними достижениями техники, как мастерству не расти. — В словах Сан Саныча слышалось что-то похожее на уважение. — Но я вас расстрою, конвейеру недолго осталось работать. Санаторий в определенных кругах не такая уж тайна, знаете ли, и далеко не все жертвы находятся в неведении относительно своей судьбы, как вам хотелось бы.
— Предполагаю, не в последнюю очередь вашими стараниями? — в голосе Нины Ивановны прозвучал старательно деланный сарказм.
— В первую очередь, дорогая Нина Ивановна, в самую первую, — весело подтвердил Сан Саныч. — Кто же еще, как не редактор, видит невооруженным глазом, какими получатели профсоюзных путевок приезжают из вашей здравницы? Подававшие надежды авторы, яркие, талантливые, хорошо образованные, вдруг начинают писать про «скопление льда, состоящего из нужного промышленности газа», «взгляды, бегающие между людьми», «крепость, в которой могло уместиться двое миллионов и вдвое больше прокормить» — и это не один человек, не два. Можно сделать какие-то выводы или нет?
— И тем не менее, они пишут. — Она вызывающе вскинула голову, и прядь снова упала ей на щеку, но она даже не заметила этого. — А разве не вы голосуете за выделение этих самых путевок на своих редколлегиях? Вы же член худсовета, ваша прямая обязанность — подсказывать руководству, кто из коллег чрезмерно устал в последнее время, так что и работать с ним стало просто невозможно. К уважаемому сотруднику прислушаются, обратят внимание, например, на того же Александра Дмитриевича, особенно если довести его до срыва в химчистке своими придирками. Зависть — второй по значимости из смертных грехов, не так ли?