— Спасибо, — сказал он Сашке. — Мне запретили писать некоторое время. Может быть, когда-нибудь потом. Попозже.
— Боитесь?
— Не хочу.
Сашка встал, забрал у него книгу и медленно побрел в направлении их корпуса. Белая бетонная громадина стояла на пригорке и была видна с любой точки на территории санатория, идти до нее было прилично. Сашкина закладка выпорхнула из страниц книги и как стрекоза закружилась в воздухе, падая вниз.
Море оставило Александра равнодушным, вода и вода, просто много воды. Чистой, прозрачной, соленой. Буйки похожи на водолазов, всплывших с глубины. Почему все так рвутся сюда? Насыпали бы в ванну соли и лежали бы в трусах, то же самое.
Он был зол на себя, глупо было заводить разговор с ребенком на такую сложную тему, он же не психолог. Поумнее него люди бились, и ничего, а он захотел двумя фразами дело поправить. Наверняка родители уже все перепробовали от и до, к третьему-то приезду. Можно было бы словами помочь — давно помогли бы.
Но одно-то они не пробовали, услышал он собственные мысли внутри головы. Эти все книги — они действительно писались для других людей. В другое время. А если бы мальчик прочел написанное лично для него? То, что никто, кроме него, не видел и не увидит? Стекло растаяло бы? Захотел бы продолжить сам?
Идея показалась заслуживающей внимания. Попробовать предложить ее врачу? Ему ничего не стоит набросать страницу-другую с симпатичными героями, парочкой диалогов и ярким местом действия. Сделать героем мальчишку, похожего на Сашку. Чтобы как друг или брат. Поставить его в сложные условия и остановиться. Если в Сашке развито чувство справедливости, должен будет помочь. Если никто, кроме него, не может.
Александр вылез на бетонный волнорез, вытряс воду из ушей и отжал волосы. Да, можно попробовать. Сейчас подсохнет и пойдет. Это лучше, чем электрический стул, или что там используется в таких случаях. Вреда точно не принесет, а пользу — может. Если уж не сработает, тогда другое дело. Она должна согласиться.
Волнорез был полон мелкой гальки и ракушек, нанесенных сюда не то детьми, не то водой. Он подгреб горстью кучку белых камушков и сложил из них круг. Потом забрал несколько штук так, чтобы получилась буква «С». Солнце придавало камням резкие тени, выходило красиво. Он добавил букву «а», потом выложил «ш», усмехнулся — для любого наблюдателя он пишет свое имя, самое простое действие для свободных рук. Буква «к» ровненько легла рядом с «ш», а на последнюю камней не хватило, вставать не хотелось, и он просто намочил руку в лужице воды, скопившейся в трещине бетона, и вывел недостающее пальцем.
— Мужчина, вы оглохли? — проорал кто-то сзади. — Немедленно уйдите с волнореза!
Александр повернул голову — спасатель стоял за решеткой у выхода к воде и отчаянно махал ему руками. Море покрылось огромными бурунами, ветер из слабого дуновения превратился в штормовой, узкая полоска гальки санаторного пляжа огородилась со стороны спусков железными заборами — волны бились в стену, как умирающие киты о берег, и запросто могли размозжить голову тому, кто окажется у них на пути. Через волнорез перекатился мутный холодный вал, оживив сухие водоросли. От камушков не осталось и следа, да и от тени тоже. Солнце ушло.
Александр поспешно добежал до лестницы, вернулся к лежакам, натянул рубашку и брюки. Кроме него под навесом не было уже ни души, брызги с той стороны парапета взлетали вверх, выстреливая как салюты. Часы он с собой не брал, спросить о времени было некого. До санатория он дошел быстрым шагом, опасаясь дождя, задержался глазами на вывеске: «Дом творчества». Захочет ли она его слушать? Не скажет, что это не его дело? Он ребенку не родственник, по образованию не врач, просто случайный сосед. Да еще и сам больной.
«Боитесь?»
— Не боюсь, — огрызнулся Александр.
Но врача в кабинете не оказалось, дверь была закрыта. Уборщица возила тряпкой по каменным плитам коридора и на его вопрос неохотно пояснила:
— До шести принимают. Завтра приходите.
Квадратные часы на стене показывали половину седьмого вечера. Александр сел в зеленое кресло под чеканкой с хвостатой русалкой, сжал пульсирующие виски руками. Как это произошло? Он заснул на волнорезе, получил солнечный удар и отключился? Или такие провалы в памяти показатель того, что у него серьезное заболевание? Рак мозга? Инсульт незамеченный? Деменция? Рассеянный склероз? Что там еще бывает? А ведь врач просила следить именно за временем. Получается, она знает, что с ним, только говорить не хочет? Боится испугать? Поэтому карточка такая толстая… Может быть, ему жить осталось всего ничего? Из-за этого писать не разрешили? Чтобы не ускорять процесс? А если писать, сколько он протянет?