М-р РОБЕРТ ФУЛЬТОН
живописец портретов и миниатюр
Такая запись сохранилась в книгах городской филадельфийской управы за 1785 год.
Роберт Фультон как будто поймал свое счастье. Молодой черноглазый художник, похожий своими вьющимися кудрями на итальянца, скоро приобрел в городе некоторую известность. Ему уже не надо было ходить с ящиком по трактирам и восхвалять свой товар. За него говорила сама работа. Фультон быстро набил себе руку в портретах, благо требования к его искусству были не очень-то строги. Молодая американская республика не успела еще развить в себе тонкого художественного вкуса, и то, что Париж назвал бы обыкновенной мазней, сходило среди негоциантов и арматоров Филадельфии за подлинные произведения искусства. Природная сметка подсказала Фультону, как надо обслуживать своих малотребовательных клиентов. Нет никакой необходимости гоняться за полным сходством с оригиналом. Главное, чтобы заказчик увидел на полотне то, что он хочет увидеть. Толстый, как бочка, с тройным подбородком, владелец колониального магазина желает, чтобы на портрете он имел вид немного полного, солидного джентльмена на фоне обширных складов, набитых тюками и бочками. Сморщенного таможенного чинушу надо представить умудренным государственным деятелем, опирающимся на стопку Свода Законов, доктор не узнает себя, если рядом на столе не будет запечатлен оскаленный череп и бутыль неправдоподобного вида. Совершенно определенны были запросы моряков и военных. Мужественность и отвага в сверкающих взорах, энергический поворот головы, а на заднем плане — корабли, об’ятые пороховым дымом, грозные пушки или стройные колонны солдат, устремляющихся на неприятеля…
Роберт Фультон как нельзя лучше научился ублаготворять вкусы филадельфийцев. Деньги, точно сами собой, сыпались на счастливого живописца. Но его крепкая голова не закружилась от этих легких успехов. Так хотелось бы иногда поработать над чем-нибудь другим — передать на холсте блеск солнца в волнах Делавара (но только без этих, надоевших ему, кораблей!) или закат солнца в горах. Но раздавался звонок, — не отказываться же от выгодного клиента! Начатая картина ставилась в сторону и редко заканчивалась.
Пуританская Филадельфия не имела никаких соблазнов для юноши. Это не Париж и не Лондон. Некоторые из почтенных заказчиц, познакомившись с успевающим молодым человеком, были непрочь уловить его в брачные сети для своих дочерей, но судьба сохранила Фультона и от этой опасности.
У него была собственная жизненная программа, о которой он никому не говорил ни словечка, даже своим немногим друзьям. У молодого Фультона было две заветных мечты — скопить денег, чтобы купить матери обещанную когда-то ферму, и уехать учиться настоящей, хорошей живописи… Куда именно? Только в Европу — в Англию или Италию. Но Европа была так далеко, вдобавок война с Англией отрезала безопасное сообщение по морю. Да и денег у него нехватило бы на такое долгое путешествие.
Родина Фультона переживала тогда поворотный момент своей истории. Правильнее сказать, она только входила в нее, победоносно закончив восьмилетнюю борьбу за свою национальную независимость. Из старой колонии Англии формировалась новая независимая республика.
Лишние деньги, нажитые на войне, водились тогда у многих, и в заказчиках у молодого художника недостатка не было. К весне 1786 года у Фультона скопилась изрядная сумма, и он решил, наконец, выполнить свои заветные планы.
Мэри Фультон была крайне удивлена, увидев, что перед ее скромной избушкой остановился солидный городской шарабан. Кому понадобилось ее навестить? В стройном, хорошо одетом молодом человеке, вышедшем из экипажа, она едва узнала своего маленького Роберта, которого шесть лет назад оставила плачущим на пороге дома позолотчика…
Сколько интересного надо было вспомнить и порассказать! Вечер промчался как час. Пришла старшая сестра Дороти — она потеряла на войне своего мужа и теперь снова жила у матери. Пришел брат Георг — его Роберт Фультон не видел почти десять лет. У Георга выросли большие усы, и сам он, по словам матери, был вылитый покойный отец. Конца-края не было расспросам, смеху, слезам и рассказам. В тот вечер погас поздно огонек в доме миссис Фультон.
— Бедная, старая ма, — шептал Фультон, стоя над лежанкой, на которой задремала старушка, уступив свою кровать нежданному гостю. Бедная ма! Когда-то черные волосы сделались совсем белыми, глубокие морщины легли вокруг рта и глаз, мелкой сеткой покрыли лоб и виски. А руки… Милые старые руки, — сколько белья пришлось им перестирать за эти годы…
Рано утром все были уже на ногах. Раньше всех поднялся Роберт. Шарабан, на котором он приехал домой, снова стоял у ворот.
— Живо, живо, собирайтесь и едем! Куда? В такой чудесный воскресный день стыдно сидеть дома! Скорей, скорей! Сегодня мой день!
В просторном шарабане места хватило для всех.
Встречавшиеся по дороге соседи с удивлением оглядывали незнакомого кудрявого юношу в городском платье, новый шарабан и миссис Фультон с сыном и дочерью.
День, действительно, выдался наредкость погожий, нежно зеленели поля, вымытые вчерашним дождем. Чуть слышно сыпались перезвоны невидимых жаворонков. Мэри Фультон сидела рядом с Робертом и была счастлива, как никогда. Ее Робби здесь, около нее и, кажется, не скоро уедет.
Пообедали в деревенском трактире. Мэри давно уже не ела таких замечательных блюд. Вы подумайте — свинина с картофелем! Значит, ее Роберт действительно стал богачом! Когда Фультона спрашивали— куда они едут, он только загадочно улыбался и отвечал, что хочет вспомнить родные места. Ах, этот Роберт, он остался все тем же мечтателем! К вечеру приехали в какой-то незнакомый поселок и остановились у крайней фермы с раскидистым тополем.
— Ну, здесь мы отдохнем и переночуем, а завтра домой, — весело заявил Роберт, отворяя ворота.
Мать испуганно посмотрела на сына.
— Хорошо ли, Роберт, у незнакомых людей? Может быть, хозяева будут недовольны?
Но хозяева фермы почему-то не появлялись, несмотря на шум, поднятый прибытием нежданных гостей.
Вынутым из кармана ключом Роберт отворяет дверь и ведет за собой своих недоумевающих спутников. Чистые половики, белые занавески, широкий камин, над камином полка с глиняной и медной посудой, стол, покрытый цветистой скатертью, — хозяева, должно быть, аккуратные люди… Сквозь оконный решетчатый переплет виден двор с кирпичным сараем. и стойлами для лошади и коровы. Слышно, как она топчется и жует свою жвачку.
Мэри Фультон становится как-то не по себе.
— Роб, где же хозяева? Надо бы спросить у них позволенья войти.
Но Роберт не отвечает. С сияющим от счастья лицом он церемонно отходит на два шага, сдергивает шляпу и с шутливым поклоном обращается к оторопевшей старушке:
— Миссис Фультон, разрешите отдохнуть на вашей ферме!
Так Роберт Фультон, «живописец и миниатюрист», выполнил свое обещание, данное им десять лет назад своей матери.
Для старой Мэри Фультон наступило время, о котором она никогда не мечтала. Чудесная ферма, о которой она давно перестала думать, — теперь уже не фантазия. Эта пятнистая крутобокая корова, и десяток гусей, и сытая лошадь, и огород, — как раз такой, какой она может обработать своими руками, — все это не сон, не мечта. А самое лучшее — рядом ее маленький Робби. Вот он, с непокрытой курчавой головой, скинув камзол, что-то ладит на крыше. А там, глядишь, Роберт приведет молодую хозяйку, забегают малыши… Места хватит для всех.
Но Роберт недолго увлекался сельским хозяйством. Узенький мирок фермера не мог удовлетворить Фультона. Не об этом мечтал он, рисуя портреты почтенных филадельфийских купцов. Ему нужны были деньги для фермы, — вот она, эта ферма, где его старая «ма» может спокойно доживать свои дни. Он выплатил старый долг. А теперь он свободен. Весь широкий мир лежит перед ним, как цветная ландкарта!
Мэри Фультон поняла лишь одно — ее Роберт опять уезжает. Она боялась даже мысленно произнести: навсегда. Роберт пытался ее разуверить, что через год он непременно вернется, но оба сознавали, что вместе они, быть. может, последние дни. Это были едва ли не самые тяжелые дни в жизни Фультона.