Пока Смитсон и Джо рассматривали поврежденный механизм музыкальной шкатулки, Роберт разговорился со старым морским волком.
— Все произошло оттого, что мы слишком близко подошли к береговой батарее. Мы дали по ней хороший залп всем правым бортом, но, когда надо было менять галс, проклятый ветер упал, точно кто его спрятал в мешок. Мы подняли все паруса — от бом-кливера до бом-брамселя. Но бриг стоял, как заякоренный. Тут-то, малый, нам и срезали бушприт и грот-мачту. Нам бы только сделать поворот или отойти на полкабельтова… Всему виной проклятый ветер!
Рассказ моряка вспомнился молодому Фультону через некоторое время, когда он наблюдал с пристани, как лавируют парусные суда. Налево, направо, вот-вот оно уже у цели, но опять поворот и — снова начинается та же игра. «Почему бы, — думал Фультон, — не поставить на кораблях большие, большие колеса с лопатками и, когда заштилеет, вертеть их руками… Ведь шла же моя лодка на Ланкастерском озере…»
Пролетело два года. Мать писала Роберту почти каждый месяц — посылать письма чаще было ей не по средствам. Несколько раз она даже умудрялась дослать ему то пару полотняных рубашек, то пару теплых носков, по грошам урывая деньги для их покупки из своего нищенского бюджета.
Однажды Мэри Фультон попросила Дана разрешить ей присоединиться к транспорту пушек, направляемых им в Филадельфию. Роберт не поверил своим глазам, когда миссис Фультон появилась в дверях магазина. К мистеру Смитсону она преисполнилась великим почтением при виде сокровищ его ювелирного магазина, а миссис Смитсон определенно пришлась ей не по вкусу. Антипатия, впрочем, носила взаимный характер. Обратно Мэри Фультон отправилась в дилижансе: Роберт продал в книжном магазине несколько своих карикатур на английского короля и с величайшей радостью истратил свой первый заработок на маленькое удобство для матери.
К этому времени Роберт совершенно обжился в большом городе. Серьезного не по летам подростка как-то не тянуло к пустым развлечениям его приятелей — учеников из соседнего магазина. Тайные пирушки в портовом кабачке, катанье на лодках в праздничный день, игра в кегли на деньги — все одно и то же из года в год. Да и лишних денег у Роберта никогда не водилось — мистер Смитсон считал, что так будет лучше и для ученика и для хозяина. Куда интереснее было потолковать на пристани, в шуме отголосков других далеких краев. Зимние вечера, когда выдавался свободный часок, Роберт проводил в городской библиотеке, где без разбора поглощал и чувствительные романы, и статьи по механике, и рассказы из жизни великих людей. Старичок библиотекарь скоро обратил внимание на скромного черноглазого мальчугана, который тихо просиживал часами за книжкой. Убедившись в аккуратности молодого читателя, он начал давать ему книги для чтений на дому. Но читать дома можно было лишь ночью, а миссис Смитсон зорко следила за тем, чтобы свечи не тратились даром. Роберт смастерил себе нечто вроде потайного фонарика, бросавшего на книгу узкую полосу света, совершенно не видную со стороны. Ночные чтения так и не были замечены недремлющим оком хозяйки.
В мастерской Роберту особенно пришлась по вкусу работа на небольшом токарном станочке. Весь «станок» можно было спрятать в карман, но работа на нем требовала большого искусства и аккуратности. Почти любую «болезнь» часов Роберт научился распознавать на-слух. Он прикладывал «пациента» к левому уху и закрывал при этом глаза, в совершенстве подражая Джо или мистеру Смитсону. Все говорило за то, что Фультон был вполне достоин следующего более высокого чина — ювелирного подмастерья.
Нельзя сказать, чтобы эта перемена слишком обрадовала Роберта. Он уже знал этот мир живых металлических механизмов, до тонкости изучил их привычки и стал, к великой радости Джо, недурным часовым «доктором». Природная изобретательность молодого Фультона находила некоторое удовлетворение в придумывании мелких усовершенствований. Но ему не терпелось проявить свои художественные наклонности и в ювелирном искусстве. Роберт полагал, что он мог бы сделать рисунок брошки или кулона не хуже того, что выходило из-под медвежьих лап глуповатого Тома.
Роберт не мог досыта налюбоваться на голубоватые аквамарины и приходил в восторг от огненных вспышек кроваво-красных рубинов. В глубине зеленого изумруда он видел отсвет морской волны, а жемчуг напоминал ему чьи-то застывшие слезы. Его молчаливый друг Джо до тонкости разбирался и в драгоценных камнях. Сам хозяин признавал, что старый мастер по этой части даст ему вперед добрый десяток очков.
— Камни надо чувствовать и понимать, мой дорогой, — говаривал Джо, устраиваясь на своем табурете, — на свете нет двух одинаковых камней, так же как не найдется двух совершенно схожих людей. Можешь смеяться, а я скажу — у камней тоже есть своя жизнь. Плохой огранкой можно испортить отличный камень, а дурным воспитанием — человека… Вот, посмотри на этот тройной бриллиант. Куласса в нем всегда меньше» чем крона. У него тридцать две грани, в три ряда, один над другим. Срежь хоть одну или поставь их неправильно и куда денутся его игра и огонь… Таким испорченным камнем в пору будет лишь резать стекло… Бриллиант надо обтачивать розовой, а рубин — плоской табличкой. Камни, что люди, — в разной цене и чинах. В первом ранге их только четыре: алмаз, рубин, изумруд и сапфир, как четыре карточных короля. Пониже будут хризоберилл, эфклаз, гиацинт, топаз, гранат и опал. Эти— вроде валетов. Еще попроще — бирюза, хризолит и полдесятка других. Дальше идут шестерки и тройки, — камни, которые только притворяются драгоценными. Кто станет носить перстень с куском горного хрусталя или подарит своей невесте сережки с нефритом?
Мистер Смитсон, однако, никак не мог поверить в художественные таланты Роберта и предложил ему не «заноситься», а начать азбуку ювелира с самых азов. При этом он с большой ловкостью бросил туманный намек о некоторых «весьма вероятных» переменах в материальном положении Роберта, конечно не сразу, но… Азы ювелирного дела сразу же оказались не по вкусу живой натуре Фультона. Светлый магазин с громко тикающими часами пришлось переменить на полутемный низкий подвал с вечно дымящей плавильной печью и с несмываемой копотью на стенах. От дыма и удушливого запаха каких-то кислот щипало в горле и слезились глаза.
Работа начиналась с того, что кусочки драгоценного металла ставились в крошечной графитовой чашечке на кучу углей. Роль раздувательных мехов обычно выполняли легкие толстого Тома. Живые мехи отлично справлялись с этой работой, но у Роберта, пытавшегося подражать Тому, сразу же начинала болеть голова, угли не разгорались, а мистер Смитсон кричал и сердился. Кончилось тем, что нового ученика поставили к другой, более легкой работе. Когда золото плавилось, его выливали в «эйнгус»— смазанную жиром чугунную формочку. Получалась толстая золотая пластинка, которую надо было затем прокатать между небольшими вальцами и обить молотком, пока пластинка не превратиться в узкую полоску шелестящего золота. Если требовалось получить золотую проволочку. — кусочек золота несколько раз протаскивался щипцами через узкие круглые дырочки в стальной волочильной доске, постепенно вытягивая в тонкую блестящую ниточку. Все это было лишь подготовкой к настоящей работе. Аккуратно нарезанные золотые листочки мистер Смитсон укреплял на бронзовом «анке» и легкими ударами молотка придавал им различную форму.
— Вот смотри и учись, — говаривал он Роберту. — Здесь нужен хороший и зоркий глаз. Здесь тебе не пушки из чугуна отливать! Но это еще не настоящее золото! Надо, чтобы оно заиграло веселым узором, приятным для рук и глаз…
Смесью из черного вара, кирпичной муки и воска он укреплял гнутые листки и золотые спиральки на деревянной болванке и завинчивал ее в «шраубкугель» — тяжелый чугунный шар с винтом и нарезкой. Затем начиналось священнодействие: мистер Смитсон, вооружившись набором стальных «штихтелей» и «пунсонов», короткими ударами и штрихами искусно превращал тусклую золотую поверхность в искрящийся фон, усеянный мельчайшими точками и волокнистыми завитушками. Оставалась еще одна операция. Отдельные кусочки золота надо было аккуратно спаять, чтобы вышла задуманная вещица. Временно их соединяли обрезками тонкой железной проволоки, на стыки клали припой (секрет этого припоя мистер Смитсон не сообщал даже своим мастерам), затем посыпали бурой и помещали в синеватое пламя паяльной горелки. Но что это? Снятая с огня хорошенькая вещица покрылась безнадежно черными пятнами. К изумлению Роберта, мистер Смитсон ничуть не встревожился: посмотрев в лупу на место спайки, он опустил браслетку в стакан с каким-то мутноватым составом, через минутку извлек ее оттуда стеклянной палочкой и выполоскал в чистой воде. Куда делись все темные пятна? Браслет, как ни в чем не бывало, снова приобрел прежний золотистый оттенок. Тайну жидкости в стеклянном сосуде Роберт понял на следующий день, когда несколько ее капель, случайно попавших на платье, выжгли на нем аккуратные круглые дыры, величиною в полпенни.