Ученый подчеркивает, что и 100, и 200, и 450 лет назад открытия потрясали современников. Что мы не первые, кто в преклонении перед наукой воспевает ее (очередной) «небывалый» переворот. Что изменилась не наука сама по себе: законы ее внутреннего развития остались теми же, что и 400 лет назад. Необычайное, новое в другом — в ее особом положении в нынешнем обществе.
Во-первых, она вовлекла в сферу своей прямой деятельности относительно большую часть населения. (Справка: если прикинуть численность ученых за всю историю общества, то получится, что 9/10 из них — наши современники, причем каждый четвертый живет в СССР, где в 1975 году насчитывалось свыше миллиона научных и более 3 миллионов научно-технических работников; количество тех и других удваивается менее чем за десятилетие, а к концу века доля их по отношению к трудящимся, занятым в народном хозяйстве, увеличится у нас и в других индустриальных странах с нынешних 2–4 до 10–15 процентов, но скорее всего еще заметнее.)
Во-вторых, резко ускорился переход от теории к практике в системе «наука — техника — производство» (что мы уже видели на многих примерах). Вместо первого критерия или наряду с ним допустим и такой: на исследовательские изыскания затрачивается уже немалая часть национального дохода (в 1976 году на развитие науки у нас отпущено почти 18 миллиардов рублей из 223-миллиардного бюджета СССР, а во всем мире эта статья расходов уже превысила 100 миллиардов долларов, что в 200 раз больше, чем полвека назад).
Или такое мерило: автоматизирована уже ощутимая доля общественного труда (скажем, в США — около 1/10 всех производственных мощностей). И в этом смысле правы те, кто видит во внедрении кибернетики сущность современного этапа. Благодаря этим качественным изменениям наука стала одним из основных элементов производительных сил.
Вряд ли стоит особенно спорить о точном выборе того или иного показателя. Важны, по-видимому, две основные черты: во-первых, массовость науки, во-вторых, быстрота перехода — от «абстрактной науки к практике», резюмирует профессор, Е. Фейнберг.
Итак, снова возврат к «определению посредством числа»? Сколь бы спорной, однако, ни показалась тяга автора к количественным критериям, вполне резонно его предостережение от субъективности в оценках, порожденной восторгом современников перед открытиями и изобретениями своей эпохи.
Мера всех вещей
Так безымянный эллинский поэт славил поразившие его сооружения, которые дружно причислялись к «семи чудесам света».
Что ж, тем, кто заботился о хранилище своей будущей мумии, никак нельзя отказать в масштабности замысла. Например, пирамида Хеопса, воздвигнутая более 4700 лет назад, вплоть до конца XIX столетия оставалась самой высокой постройкой. 30 лет сооружалась эта гробница. Число рабов, одновременно занятых на стройке, достигало 100 тысяч.
Воистину «удивления достойные сооружения», как называл пирамиды отец истории Геродот. И даже видавшие виды туристы нашего времени с благоговейным, чуть ли не религиозным трепетом взирают на кажущуюся нечеловеческим творением каменную громаду, перед которой людям как будто бы ничего другого и не остается, как ощутить все свое ничтожество, всю скоротечность своего бытия…
Да, извечно оно и неистребимо, чувство изумления и восхищения всем небывалым, необычным. И нет сомнения, достохвально это человеческое, очень человеческое свойство, но… Не напоминает ли оно порой увеличительное стекло, страдающее к тому же аберрацией? Не мешает ли отражению реальной действительности в зеркале рассудка, не искажает ли шкалу подлинных ценностей? Впрочем, какое это имеет отношение к научно-техническому прогрессу?
«Прогресс» значит «движение». Вечное движение, при котором в каждую эпоху рождается что-то небывалое, необычайное. Сегодня — то, чего не было вчера. А завтра — то, чего нет сегодня. Но то, что появится завтра, сегодня еще не выглядит «весомо, грубо, зримо», как пирамиды. Оно еще роится идеями в головах ученых и инженеров, в лучшем случае лежит на столах ворохов бумаг с формулами и чертежами. Пока еще это «просто фу-фу», «один не осязаемый чувствами звук», как выразился Чичиков, втолковывая Собакевичу всю нематериальность мертвых душ. Вы уверены, что среди новорожденных идей не окажется идей мертворожденных, среди проектов нет прожектов, даром что достойных изумления и восхищения?