«Это страшнее, чем кошмар Хиросимы!» О чем речь, как вы думаете? Об автоматизации. Еще отец кибернетики Н. Винер предупреждал: «Внедрение автоматических машин вызовет безработицу, по сравнению с которой нынешний спад производства и даже кризис 30-х годов покажутся приятной шуткой». И на Западе, где за пятилетие (1970–1975 годы) число безработных удвоилось, перевалив за 17 миллионов, есть кому сваливать вину за невзгоды «лишних людей» на внедрение автоматических машин. Между тем это возможно, как писал сам Винер, обращаясь к западным читателям, именно «в таком обществе, как наше, открыто основанном на купле и продаже, в котором все природные и человеческие ресурсы рассматриваются как полная собственность первого встречного дельца».
Разумеется, нам нечего пугаться «машинерии», но не для нас и другая крайность — ее переоценка. «Человек — мера всех вещей», — гласит древняя мудрость. Разве она не созвучна нашему мировосприятию? Разумеется, в социологическом, марксистском понимании.
«Марксизм отличается от техницизма (который, кстати говоря, нередко рядится в марксистские одежды) отнюдь не тем, что придает достижениям науки и техники меньшее значение, — пишет Г. Волков в книге „Социология науки“. — Высоко ценя достижения науки и техники, классики марксизма вместе с тем никогда не абсолютизировали их, не придавали им самодовлеющей роли, не противопоставляли их живой человеческой деятельности».
И далее: «Техника и наука не существуют вне человеческой деятельности. Вместе с ней они составляют производительные силы общества. Именно развитие производительных сил во всей совокупности своих факторов служит пружиной общественного прогресса».
Здесь мы подошли к своего рода поворотному пункту. О чем идет речь?
Так уж повелось: когда говорят о науке и технике, то видят перед собой результаты — открытия, изобретения. Разумеется, не только идеи, но и их воплощения на том или ином историческом этапе. А человек? Он, их творец и потребитель, остается нередко в тени. Между тем именно он, человек, центральная фигура всей марксистской социологии, как и его труд, должен находиться в фокусе внимания при попытке понять сущность прогресса. Научно-технического в его тесной связи с социально-экономическим, особенно на нынешней, революционной его стадии.
Мы убедились, что проблема эта не из простых, недаром она вызывает столь разноречивые суждения у нас и за рубежом. Ее решение затруднялось, вероятно, известной инерцией мысли.
Полвека назад среди советских политэкономов развернулась дискуссия, наибольшую остроту она приобрела в 1928–1929 годах. По свидетельству члена-корреспондента АН СССР А. Пашкова, одного из крупнейших наших экономистов, некоторые ее участники неправильно трактовали материальный характер общественного производства, ставя знак равенства между понятиями «материальный» и «вещественный», «натуральный». «Производительные силы общества отождествлялись со средствами производства, техникой, — читаем в работе А. Пашкова „В. И. Ленин и развитие экономической науки СССР“. — Игнорировалось утверждение классиков научного коммунизма, что главной производительной силой общества являются сами работники, трудящиеся…»
Откроем уже упоминавшуюся книгу профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС доктора философских наук Г. Волкова. «Наше обществоведение, к сожалению, мало внимания уделяло изучению производительных сил, — пишет ученый. — Долгие годы имела место абсолютизация производственных отношений (отношений собственности), переоценка их значения: предполагалось, что социалистический способ производства уже сам по себе обеспечит нам преимущество в экономическом соревновании с капиталистическим миром».
Профессор Г. Волков подчеркивал необходимость разработать марксистскую теорию производительных сил, которые оказались «ничейной областью». И в частности, социологии науки. Надо сказать, одной из серьезных попыток осветить эту тему стала его яркая книга «Социология науки», вышедшая несколько лет назад и доныне не утратившая своего значения.
«Перпетум-мобиле» прогресса
Что считать первым небоскребом? Ответ едва ли кого затруднит: наверняка Фаросский маяк. Воздвигнутый в 230 году до нашей эры на скалистом мысе острова Фарос близ Александрии, маяк вздымался ввысь на 170 метров! Общеизвестно и то, что осколок его легендарного имени сохранился в слове «фара». А вот кто построил это высотное сооружение?