Спору нет, многие «дела давно минувших дней» достойны уважения и даже восхищения. Можно, например, воспевать эпоху, «когда Россия молодая, в бореньях силы напрягая, мужала с гением Петра». Императора Петра I, которого Пушкин называл славным шкипером, «кем наша двигнулась земля, кто придал мощно бег державный рулю родного корабля».
Можно, как это делает американец физик Ф. Дайсон, восхищаться Афинами времен Перикла (V век до нашей эры), когда античная демократия достигла своего расцвета. Или Флоренцией XIV века, когда началось Возрождение. Почему бы и нет?
Ренессанс, начавшийся в Италии XV века, был, по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, «величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством». Эпоха эта «породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености».
Одним из исполинов Возрождения был флорентиец Д. Боккаччо. Автор «Декамерона» — один из первых гуманистов Ренессанса, которые провозгласили высшей ценностью человеческую личность с ее земными чаяниями, добродетелями и грехами, объявили простых смертных достойными того места, которое в средневековой идеологии занимал бог.
Если, однако, судить о Флоренции XIV века только по таким «источникам», как пикантные истории героев Д. Боккаччо, то получится весьма и весьма однобокое впечатление. Не так ли возникает идеализированная картина «благословенной Флоренции», «золотой поры», о кончине которой печалится Ф. Дайсон? Ведь рассказчики новелл «Декамерона» волею автора собрались приятно провести время в благоуханном саду («если б возможен был рай на земле, то его надобно было бы устроить по образу этого сада»). Они наслаждаются не только беседой — у них в достатке изысканные вина и яства. Но это «пир во время чумы»!
Боккаччо воочию знаком с «черной смертью», изображенной им во вступлении к «Декамерону»; она отправила на тот свет две трети жителей благословенной Флоренции. Подкравшись с Востока, она опустошительным смерчем обрушилась на Европу. За полвека (с 1340 по 1388 год) чума унесла многие десятки миллионов жизней — едва ли не четверть тогдашнего европейского населения.
Самое ужасное заключалось в том, что никто, ни один титан мысли не был в состоянии воспрепятствовать незримому душегубу, затмившему своими злодеяниями Аттилу и Чингисхана.
Что касается Афин, то именно в V веке до нашей эры, когда искусства, науки, ремесла достигли пышного расцвета, город опустошила та же «черная смерть». Думается, полезно представить себе хотя бы на миг то, что отошло в область преданий: «Обезумевшие от жара люди в поисках холодной воды нагими выскакивали на улицу, бросались в колодцы и там тонули, — описывает древнегреческий историк Фукидид чуму в Афинах. — Врачи были бессильны против этого бедствия».
Вот он, безвозвратно ушедший «золотой век»! А ведь к описанию беспомощности тогдашних эскулапов можно было бы добавить дикие сцены жестокости и произвола в рабовладельческих Афинах со всей их античной демократией, как и в феодальной Флоренции со всем ее гуманизмом, и многое другое. Впрочем, стоит ли? И без того ясно, каков он, этот «потерянный рай».
Ну а век нынешний? Конечно, он совсем не тот, что век минувший. Во всяком случае, и Афины уже не те, и Флоренция не та. Академгородок под Новосибирском? Обнинск или Дубна неподалеку от Москвы? Сакле у Парижа? Принстон близ Нью-Йорка? Уютные зеленые уголки планеты, где созданы все условия для научно-технического творчества! Только вот ведь беда: и здесь нет той «плодотворной культурной изолированности», «племенной замкнутости», о которой так тоскует Дайсон. Напротив, именно там вы встретите царство коллективного разума, беспрестанное общение в лабораториях и на международных съездах, обмен информацией в глобальных масштабах.
Даже в Принстоне, тихом университетском городке, который избрал своим прибежищем профессор Ф. Дайсон, нет отбоя от иногородних и иностранных визитеров. Более того, принстонцы отличаются общительностью. Ох уж этот безумный, безумный, безумный мир! Неспроста, видать, здесь, под сенью принстонских каштанов, профессор Ф. Дайсон был осенен яркой идеей — человечество должно заняться поисками прошлого в будущем. Мол, уж ежели в космос, то хорошо бы назад — к условиям жизни в доисторическую эпоху.
Следует, однако, заметить, что в стремлении к иной интеллектуальной атмосфере на манер Дайсона, предлагающего заселить астероиды, не обязательно требовать: ракету мне, ракету! Мятущийся дух первопроходцев может найти свое самовыражение и на нашей планете. Не только земные недра, не только морские пучины — даже поверхность континентов, в том числе обеих Америк, во многом пока еще «терра инкогнита». Сколько еще вокруг нас незаселенных, неосвоенных территорий и даже неоткрытых, первобытно диких уголков! А сколько народов живет еще в недостойных человека условиях! Трудно поверить, но это сущая правда: около 300 миллионов наших современников влачит жалкое существование полудикарей, еще не расставшихся с первобытно-общинным строем. Это в десятки раз больше, чем в каменном веке.