– Да, – глухо ответила Криста. – Это насчет мамы.
Он что-то обронил и отключился. Криста не среагировала. Я попробовал забрать у нее смартфон, но бесцветные, обкусанные до ссадин ногти намертво впились в силиконовый чехол.
– Крис…
Она смотрела вперед, сквозь наши отражения, на замыленный зеркалом зал.
– Он прав, что зовет меня бесполезной… да?
– Крис, Криста, погоди…
– Что я небрежна, поспешна, постоянно витаю в облаках? Что я ничего не добьюсь, потому что только жалею себя и не умею расставлять…
Я несильно сжал ее плечо.
– Очнись.
Криста оглушенно заморгала. Мы сделали вид, что виной тому были блики цифровых аквариумов.
– Что, если он действительно прав? – повернулась она. – Вдруг мама просто обманывается, потому что любит меня, а он видит все без прикрас? Он же там все время людьми занимается… чужой потенциал – его работа, а значит…
– Глупая… – Я сдавленно улыбнулся. – До чего же ты глупая временами.
– Временами? – Ее взгляд дрожал. – Просто мы видимся… временами.
Я взял ее за руку, сжимавшую салфетку, и сказал:
– Прекрати. Он не знает, на что ты способна. Твою музыку, тексты, твои настоящие мысли… Он тебя не знает, понимаешь? А ты потрясающая. Нет, серьезно, и не смотри на меня так. Я не один это говорю. Столько людей уже заметили тебя. Сколько человек убеждало тебя в том же. Все эти годы, и тогда, в…
Я запнулся. Я чуть было не сказал: в больнице. В той, где меня никогда не было. Где в палате, которую я никогда не видел, лежали Криста и моя навсегда четырнадцатилетняя сестра.
– Но они не работают, – прошептала Криста. – Мои песни. С другими.
– Работают, – возразил я, потому что только это и было правдой. – Ты сама рассказывала, как там тебе разрешали играть в холле на фоно, и другие дети…
– Прекрати, – сдавленно перебила она. – Прекрати тешить меня.
– Хорошо. Прости.
– И этого тоже хватит.
Опустив взгляд в смартфон, с крошащейся трещиной поперек экрана, она принялась проматывать фотогалерею. Заключения, выписки, контрастные снимки… Из прогалов между глядели букеты невест, полные индивелого жемчуга.
Фотографии улетели. Экран погас. Мы надолго замолчали. Я рассеянно наблюдал за тем, как Криста, выпустив из пальцев салфетку, принялась разглаживать ее края и заломы.
– Знаешь… я давно перестала удивляться тебе… Может, когда перед нами зависла касса, и продавщица выдала сдачу лотерейными билетами. В современном мире люди не выигрывают в лотереях – тем более машины. Это телевизионная фикция. Прошлый век.
– По-моему, там еще были стаканы.
Ее плечи дрогнули от смешка. Ее пальцы сложили из салфетки бутон.
– Между нами нет никакой связи. Мы просто… встречаемся. Как по волшебству. Но я верю каждому твоему слову, следую всем предписаниям, даже тем, за которые ненавидела бы всех остальных. Потому что… помнишь, как мы тогда, в супермаркете, решили? Ты мне как старший младший брат…
Я машинально улыбнулся:
– Ты мне как младшая старшая сестра.
Криста перегнулась через стойку и выдернула из подставки соломинку.
– Было бы глупым тебе не верить, правда? Но потом… Вы вновь уезжаете, и я… В общем…
Она приладила бутон к тонкой, гнущейся в шее трубочке и протянула мне. Я взялся за получившийся стебель.
– Существует какая-то вероятность, что ты останешься в городе навсегда? – прямо спросила Криста, не отпуская его.
– У нас с отцом нет таких планов, – заученно ответил я.
Это новое, ужасно женское выражение ее глаз Минотавр мог бы назвать взрослением. Если бы хоть что-то в этом понимал.
Столешницу царапнула короткая вибрация. Арикот вспыхнул уведомлением о новом сообщении. Пальцы Кристы ослабли, цветок покачнулся в сторону. Я отпустил его и потянулся за смартфоном.
– Нет. Я сама.
Каждый раз я думал: вот бы запомнить Кристу такой. Вот бы, когда наступит время, запечатлеть ее в памяти на этом изломе ее силы и слабости. Но время шло, и в новые встречи восторженная надежда напополам со щемящей жалостью переполняли меня еще сильнее. Вместе они будто бы даже назывались гордостью. И тогда мне хотелось так по-старомодному, как в кино, иметь ее маленькое фото в кармане, чтобы смотреть, рассказывать, показывать, как в лабиринте было принято; где все это понимали.
– Вот видишь, – улыбнулся я.
– Вижу, – выдавила она. – Даже такая бестолочь, как я, может прочитать одно слово.
И было слово, верно.
И слово было: приезжай.