Ольга остолбенела.
– Как ты смеешь… Так легко рассуждать о сокращении жертв, зная, за чье убийство они собирались расплатиться этой самой искрой?!
– А что толку в другом исходе? Те, кого они планировали убить, все равно оказались мертвы.
– Ах! Конечно! Раз так!.. Раз в конечном счете мы все умрем, и они тоже – не будем откладывать!
– Ну вот, она опять орет…
– Обретем свободу, заведем семьи, начнем голосовать! Станем полноправными членами общества! Всего-то и нужно, чтобы сбежать от Дедала…
– …убить свои контрфункции?
Я не знал. Даже помыслить не мог. Это отразилось на твердости голоса. Все замолчали, и развернулись ко мне, и долго-долго смотрели, как на пожизненно одиннадцатилетнего. Наконец, Ольга цыкнула и отвернулась. Мару начал издалека:
– Феба и Константин – это…
– Я знаю, кто они.
За мягкой улыбкой он скрыл удивление.
– Ах, точно… Минотавр слишком громко кричит.
Нет, конечно, я знал, что после смерти контрфункции мы переставали быть функциями Дедала – иначе за тысячелетия перестановок он разросся бы до пары мегаполисов. Сначала исчезала восприимчивость к системе, затем ослабевал откат. Атра-каотика-сумма переставала размножаться, завершая свой жизенный цикл или типа того, и через пару недель мы снова становились обычными людьми. Просто это не имело значения. Большинство контрфункций доживало до старости – в этом был весь смысл – и я даже не думал, что там, за горизонтом, где сияло вечное зарево их следа в истории, оставалось что-то для нас. Но, оказывается, мне просто не хватало воображения представить, как и куда двигать горизонты.
В дверь снова постучали. Никто не шелохнулся.
– Мы слышим, как вы ругаетесь… – раздался приглушенный голос Тамары.
И вместо того, чтобы разрядить атмосферу, их прибытие, пожалуй, все только усугубило.
В хорошие дни они нравились всем. Нравился Виктор с его монотонной бесхлопотной деятельностью, державшей на ходу наш быт; нравилось, что он заказывал продукты и химчистку, оплачивал счета, контролировал финансы; как предприимчиво, не делая различий, реагировал на форс-мажоры и триста пакетиков чая по акции. Хотя мне, понятное дело, больше нравилась Тамара. Ее доброта и манеры диснеевской принцессы (я был уверен, что Виктор жил немного в мюзикле), а еще – что она даже мне не доставала до плеча, из-за чего он, все время державший прямую спину, склонялся к ней низко, чинно, как дворецкий. Но в плохие дни находиться рядом с ними было невыносимо. По тем же самым причинам, что радовали в хорошие. С тех пор как Виктор с Тамарой стали дублем, у них не случалось плохих дней, ссор или недопониманий – Дедал не оставил им люфта для различий. Это был медовый месяц длиною в жизнь.
– А мы очень вовремя? – робко улыбнулась Тамара с порога.
От напряжения по воздуху разве что не блуждали шаровые молнии.
– Маловато тут места для общего собрания, – заметил Виктор, прикрыв дверь. – Что с Минотавром? Он в порядке?
– Он жив, – кивнул Мару. – Расскажу, как только все соберутся.
Я отвернулся, пытаясь собраться с мыслями, уставился на пустую поверхность комода. Немного штормило: от недосыпа, но и от происходящего вокруг.
– Воды? – Ариадна бесшумно встала рядом.
– Что? – прошептал я, озираясь. – Почему ты спрашиваешь?
– У тебя такой взгляд, – ответила она.
Я посмотрел на остальных. Виктор говорил с Куницей. Они то и дело обменивались короткими, согласовывающими мнения кивками, пока Тамара перечисляла Ольге имена, которые если я и знал, то без лиц, очень походя. Большинство из них никогда не доберутся сюда.
– О! – воскликнула Куница на очередное. – Не слушайте ее – она дурная! Четыре года уже, а все не может отучиться от слова «экстрасенс»!
Виктор с Тамарой выдержали одинаковую вежливую паузу, прежде чем одним и тем же поворотом головы вернуться к разговору, каждый к своему. Они были очень разными, но неописуемо похожими. Как ипостаси, сквозь которые проглядывался единый лик.
В дверь в третий раз постучали. Но тише, смиреннее предыдущих. Ручка еще не провернулась, а я уже знал, кого увижу. Методом исключения. По правде, я ждал их самыми первыми, не понимая, чем они вообще могли заниматься без Минотавра.
– Проходите, – отсалютовал Мару.
Фиц с Элизой поглядели на него, как выгнанные на манеж животные.
Я знал, что был к близнецам несправедлив. Это и подтолкнуло меня проводить с ними время без Ариадны. Я хотел убедиться в своей несправедливости; хотел знать, что, когда мы, блуждая по торговым центрам и набережным, молча сидя в темных залах кинотеатра, думали об одном и том же человеке, он не думал ни о ком из нас.