Из десятка вопросов Ариадна задала не самый очевидный:
– Где ты?
– Где-то на полпути из города, – выдохнул я. – Нам понадобится время, чтобы вернуться. Час, может два.
– Нам?
Я сжал априкот.
– Ты должна сама все увидеть… Ариадна, мы… у нас есть шанс ненадолго исчезнуть? Ты преемник Минотавра, у тебя есть полномочия…
– Все думают, ты спишь, – сказала Ариадна.
– Пусть думают. Пока я ребенок, а ты мертвая, мы можем далеко зайти.
Поезд замедлился. Голос над головой объявил очередную станцию.
– Мы должны встретиться с госпожой-старшим-председателем, Ариадна. Как можно скорее.
Она не спросила. Я не продолжил. Но это невысказанное, потому как очевидное, сближало так, как никогда бы не сблизили годы. Почему нам нужна была встреча с госпожой-старшим-председателем?
Я знал, что она знала.
– Тогда встречаемся в Эс-Эйте, – молвила Ариадна.
– В Эс-Эйте, – бездумно повторил я.
Вытащив из кармана билет, я прикинул, можно ли вернуть его в кассу или каким-то другим способом превратить в деньги. Почти как в сказке, только про права потребителей. Но в багаже скудных знаний о нормальной жизни не нашлось вразумительного ответа, так что я сдался и попросил Ариадну найти денег, не привлекая лишнего внимания. Мы еще немного поговорили, стыкуя место и время встречи. Потом я вернулся. Влад с Шарлоттой не сразу заметили меня, увлеченно подыгрывая друг другу в чувствах, размывавших ее ушибы и ссадины, его свернувшуюся на кашемире кровь.
– Дай угадаю, малой – протянул энтроп, подпирая висок указательным пальцем. – Выходим на следующей?
Я молча кивнул. Шарлотта улыбалась так, будто нас ждали лучшие дни ее жизни.
Глава 7
Острые предметы
Это был искусственный остров посреди залива, но все по-будничному говорили: квартал. Иногда даже: деловой квартал (слышал я от тех, у кого дел там никогда не было). Три аквамариновых небоскреба проектировались, возводились и перестраивались вместе с островом почти пятьдесят лет. Сегодня это был известнейший стеклянный ансамбль Европы: бизнес-центр, торговая башня и галерея апартаментов по ценам маленьких африканских государств. Так говорил Минотавр. Еще он говорил: смотри наверх. Туда, где по ночам не гас свет и буйствовали разноклиматические оранжереи. Нет, ребенок, еще выше; к ступенчатой геометрии крыш и соединяющих высотки переходов, куда не вели ни открытые лестницы, ни общие лифты. Минотавр говорил: у них там башни в башнях. Космос в космосе. Он не знал, кто из людей хоть раз поднимался на самый верх эс-эйтовских небоскребов.
Несмотря на то что с берегом квартал соединяли два моста, попасть в него субботним утром оказалось не легче, чем выехать в пятницу вечером. Считалось, что у природы нет плохой погоды; то же самое, пропуская второй бесплатный электробус, я тоскливо думал о толпах туристов.
В салоне, где мы втроем наконец втиснулись на двухместное сиденье, из громкоговорителя лилась стандартная присказка. Я слышал ее много раз, и в туристической версии тоже.
«Это случилось пятого марта, в одна тысяча девятьсот сорок восьмом году, когда оставшиеся войска, раздавленные фронтовой эпидемией, возвращались в родной дом, но в чужую страну…»
– Псст! Малой.
У Влада было острое, а потому весьма настойчивое плечо. Придавленный им к окну, я слушал об итогах Кёнигсбергской конференции и молчал.
«…мировое соглашение между бывшими противниками перекроило не только границы обескровленных стран-участниц, но и будущее европейской цивилизации…»
– Малой! Ау!
Чужой энергичный интерес буквально раскатывал меня по стеклу. Я попробовал оттеснить энтропа плечом, но тот даже виду не подал, что почувствовал мои усилия.
– Почему вы живете не здесь? – кивнул он на приближающиеся небоскребы. – Разве туманное королевство не дарует кусочек железобетонной земли, козочку и крестьянскую семью всем, кто признает его абсолютизм?
Я покосился на самодовольный профиль, но сойтись взглядами нам мешала повязка.
– Извини, если оскорбляю самим предположением, но до нашей встречи я слышал о вас одни байки. Будто бы – представь! – раньше вы были людьми, но согласились стать придатками Дедала, чтобы спасти каких-то незнакомцев.
– Ты и сам не из Эс-Эйта, – наконец сдался я.