– Как вам современное искусство? – поинтересовался он, закрывая дверь. – Слышал, не обошлось без перформанса.
– Как давно ты знаешь, что Обержин мертв? – спросила Ариадна.
Мы сели напротив массивного, занимавшего четверть мансарды стола, раскинувшегося красноречивой диорамой «как сложно быть главным всего (!) в тридцать пять». Он был заставлен тарелками, усыпан бумагами, завален пустыми коробками, в основном из-под еды, но среди мусора я все равно заметил «атлас». Даже с моего места на включенном планшете можно было различить карту и расстояние – в пульсирующей рамке под четырехзначным номером. Полтора метра до.
Я поднял взгляд. Он все-таки следил за нами.
Обойдя стол, Минотавр отставил контейнер к окну и с мрачным энтузиазмом поведал:
– На корпоративном празднике жизни Обержин занимал особую роль. Что-то вроде лучшего друга именинника, на которого при подаче торта упал софит. И теперь наши таксономические соседи ищут, кому предъявить счет. Кто организовывал мероприятие, зачем повесили софит, не рано ли подали торт и… погодите. Это что?
Он вернулся к контейнеру. В темно-бронзовых сумерках вмятина напоминала ожог. Минотавр провел пальцем по металлическому ребру, интуитивно повторяя ток Ариадниной крови, которой там больше не было. Но он что-то нашел. Он всегда находил. И негромко поинтересовался:
– Чье?
– Это случайность, честное слово, – ответил я.
Минотавр шумно вдохнул:
– Ариадна… Есть известная народная мудрость: на Мишу надейся – а сама ножками передвигай. Слышала о такой?
– Нет, – ответила она.
– Прекрати, – попросил я.
Он облокотился на спинку огроменного своего кресла и выразительно, мимо меня, не прекратил:
– Два года прошло. Любой бы научился справляться с сорока восьмью килограммами тощего женского тела. Или ты поощряешь его мазохистские наклонности?
– Там саннстран протаранил витрину. – Мне пришлось повысить голос. Самую малость. На пару гласных. – Без шуток. Даже я едва успел отскочить. К тому же Куница нас уже посмотрела. Все хорошо, честно. Завтра заживет.
Минотавр закатил глаза. Он ненавидел эту фразу.
– Напоминаю, очевидно, чтобы побесить самого себя. Ваши жизни принадлежат Дедалу. И мифически исцеляющее завтра тоже его. Вот почему это не оправдывает халатного отношения к телу в сегодня – тоже, кстати, чужом. Вы позволили навесить на себя жизнь другого человека – а ты даже двух, считая соседку, – и с тех пор имеете право разве что биться мизинцем о тумбочку. Раз в месяц. С письменного разрешения меня как единственного легитимного посредника. Если это понятно… понятно ведь, ребенок?! – вдруг рявкнул он, и я поспешно затупил в кеды. – …Тогда вернемся к жмурику. Итак.
Минотавр отпрянул от кресла. Оно не шелохнулось, увязнув в складках тяжелого шерстяного ковра, которыми пол в мансарде был забросан, как шкурами.
– Итак, – Минотавр прошел мимо, к комоду.
Я поддел носком отклеивающуюся пятку кроссовки и упрямо сказал:
– Он не должен был умереть.
Минотавр с треском свернул голову бутылке.
– Это даже нельзя было назвать аварией, – продолжил я, ковыряя единственную свою пару обуви. – То есть да, саннстран вынес витрину. Наделал шума. Но все не выглядело так… ну… смертельно.
Брякнул лед. В бокал знакомым звуком полился виски.
– Когда мы виделись в последний раз… – наконец сказал Минотавр за нашими спинами, – я рекомендовал Обержину не засыпать. Мог не проснуться.
– Он был чем-то болен?
– Работой. И женой – особенно с тех пор, как она стала его работой. Ученые! Ни в чем не видят меры.
– Обержин знал? – спросила Ариадна.
Я отстал от кед, поднял голову.
– Да.
Минотавр устало рухнул в кресло. Виски плеснул на ковер.
– О системе, атрибутах… – Он мрачно затер ворс ботинком. – О том, на кого по-настоящему работал. Даже о вас… Рубил по всем статьям. В Обержина долго, планомерно вкладывались, и он не жадничал, воздавая. Толковым оказался мужик. Но в последние дни многое совпало; учитывая же, что совпадений не бывает… Короче, я был бы рад, откинься он по ряду естественных причин. Но это покажет вскрытие.
– Когда его назначат? – уточнил я.
После пары глотков Минотавр сверился с часами:
– Когда его закончат, ты имел в виду? Жду звонка.
Я изумленно подался к столу:
– Это хоть в какой-то мере законно?
– Что за странные категории? Всех вскрывают. Просто некоторых – еще теплых. И до приезда юристов, у которых, не дай бог, обнаружится запрет.
В восходящем окне над его головой плыли промышленно-коричневые тучи. Если бы Минотавр поднял взгляд, то назвал бы их правдоподобно скучными. Но скучно на улице не было – только сегодня перед нами сорвало и уволокло в реку рекламную растяжку. Близилась кульминация октября.