Похныкал мой Мотечка, покапризничал — пошел с папой.
Они только за двери — я сейчас же к нему в ящик… Боже ты мой! И как это у нас до сих пор обыска не было — не понимаю! За что только, извините, полиция деньги получает?.. И Крапоткины у него, и Бебели, и Мебели, и Малинины, и Буренины — прямо пороховой склад. Эрфуртских программ — так целых три штуки! Как у ребенка голова не лопнула от всего этого?!
Ой, как оно у меня в печке горело, если бы вы знали! Быка можно было зажарить.
В одиннадцать часов вечера вернулись Яша с Мотей, а на другое утро такой визг по дому пошел, как будто его резали.
— Где мои книги?! Кто имел право брать чужую собственность! Это насилие! Я протестуюсь!!
Функельманы, это верно, любят молчать, но когда они уже начинают кричать — так скандал выходит на всю улицу.
— Что ты кричишь, как дурак, — говорит Яков. — От этого книжка не появится обратно. Пойдем лучше контру сыграем.
— Не желаю я вашу контру, отдайте мне моего Энгельса и Каутского!
— Мотя, ты совсем сумасшедший! Я же тебе дам фору — будем играть на три рубля. Если выиграешь, покупай себе хоть десять новых книг!
— Потому только, — говорит Мотя, — и пойду с тобой, чтобы свои книги вернуть.
Ушли они. Пришли вечером в половине двенадцатого.
— Ну, что, Мотя — спрашиваю. — Как твои дела?
— Хорошие дела, когда папаша играет, как маркер. Разве можно при такой форе кончать в последнем шаре? Конечно же, он выиграет. Я не успею подойти к биллиарду, как у него партия сделана.
Ну, утром встали они, Мотя и говорит:
— Папаша, хочешь контру?
— А почему нет?
Ушли. Слава Богу! Бог всегда слушает еврейские молитвы. Уже Мотя о книжках и не вспоминает. Раньше у него только и слышишь:
— Классовые перегородки, добавочная стоимость, кооперативные начала…
а теперь такие хорошие русские слова:
— Красный по борту в лузу, фора, очко, алагер. Прямо сердце радовалось.
Ну, пришли они в двенадцать часов ночи — оба веселые, легли спать.
Пиджаки в мелу, взяла я почистить — что-то торчит из кармана. Э, программа кинематографа: Хе-хе! После эрфуртской программы, это, знаете, недурно. Бог-таки поворачивает ухо к еврейским молитвам!
Ну, так у них так и пошло: сегодня биллиард, завтра биллиард, и после завтра тоже биллиард.
— Ну, — говорю я как-то, — слава Богу, Яша… Отвлек ты мальчика. Уже пусть он немного позанимается. И ты свой магазин забросил.
— Рано, — говорит Яша. — Еще он еще вчера хотел открытку с видом на Маркса купить… Ну, рано, так рано.
Уже они кинематограф забросили, — уже программки цирка у них в кармане. Еще проходить неделя — кажется, довольно мальчик отвлекся.
— Мотя, что же; с экзаменом? Яша, что же с магазином?
— Еще не совсем хорошо, — говорит Яша, — подождем недельку. Ты думаешь запросы так легко из человека выходят?!
Недельку, так недельку. Уже у них по карманам не цирковая программа, а от кафешантана — ужасно бойкий этот Яша оказался…
— Ну, довольно, Яша, хватит! Гораздо бы лучше, чтобы Мотя за свои книги засел.
— Сегодня, — говорит Яша, — нельзя еще, мы одному человечку в одном месте быть обещали.
Сегодня одному человечку, завтра одному человечку… Вижу я, Яков мой крутить начинает. А один раз оба этих дурака в десять часов утра явились.
— Где вы были, шарлатаны?
— У товарища ночевали. Уже было поздно, и дождик шел, так мы остались.
Странный этот дождик, который на их улице шел, а на нашей улице не шел.
— Я, — говорит Яша, — спать лягу, у меня голова болит. И у Моти тоже голова болит; пусть и он ложится.
Так вы знаете что? Взяла я их костюмы, и там лежало в карманах такое, что ужас: у Мотьки черепаховая шпилька, а у Яши черный ажурный чулок.
Это тоже дождик?!
То эрфуртская программа, потом кинематографическая, потом от цирка, потом от шантана, а теперь такая программа, что плюнуть хочется.
— Яша! Это что значит?
— Что? Чулок! Что ты, чулков не видала?
— Где же ты его взял?
— У коммивояжера для образца.
— А зачем же он надеванный? А зачем ты пьяный? А зачем у Мотьки женская шпилька?
— Это тоже для образца.
— Что ты крутишь? Что ты мине крутишь? А отчего Мотька спать хочет? А отчего в твоей чековой книжке одни корешки? Ты с корешков жить будешь? Чтоб вас громом убило, паршивцев!
И теперь вот так оно и пошло: Мотька днем за биллиардом, а ночью его по шантанам черти таскают; Яшка днем за биллиардом, а ночью с Мотькой по шантанам бегает. Такая дружба, — будто черт с веревкой их связал. Отец хоть изредка в магазин за деньгами приедет, а Мотька совсем исчез! Приедет, переменит воротничок, и опять назад.