Остин насмешливо улыбнулся, и гиря стала еще тяжелее.
В этой усмешке было что-то очень знакомое. Кэт стало жарко.
– Кэт, а чем вы занимаетесь? – спросил Остин, заметив на себе ее взгляд.
– Я школьная учительница, – торопливо ответила Кэт. – Преподаю английскую литературу.
– Значит, вы с Бет – одного поля ягоды. Чудесная профессия. А в какой школе вы работаете?
– В тюремной. В Артур-Килле.
Брови Остина высоко поднялись, соприкоснувшись с кончиками волос.
– Вот это да, – пробормотал он, украдкой взглянув на брата.
Адам кашлянул в кулак. Почему-то ему стало неуютно.
Кэт нахмурилась. Неужели ей предстоит выслушать новую порцию рассуждений об опасности работы в тюрьме?
– Бет мне ничего не рассказывала, – тихо признался Адам, поглядывая на невесту.
– Не было повода, вот и не рассказывала, – пожала плечами Бет.
– Говорите, Артур-Килл? – задумчиво произнес Остин, не сводя глаз с брата. – Мир тесен. Мы знаем одного парня, который там отбывает срок. Чтобы работать в таких местах, требуется изрядное терпение.
Кэт машинально кивнула. Она видела, как братья переглядывались. Ее охватило чисто женское любопытство.
– И каковы ваши впечатления от этой работы? – вдруг спросил Остин.
Картер торопил время, желая, чтобы поскорее наступило утро понедельника. Точнее, время их занятий с Персиком, поскольку утро уже наступило и часть своей энергии Картер успел оставить в спортзале, молотя по боксерской груше, – спасибо Россу.
Вчера, ближе к вечеру, ему разрешили сходить в тюремную библиотеку. Узнав от словоохотливого Райли, какую из пьес Шекспира они изучают, Картер взял «Венецианского купца», а также книжицу, посвященную разбору пьесы. За ночь он прочитал и пьесу, и всю литературоведческую лабуду, написанную каким-то профессором. Впервые «Венецианского купца» он читал давно, еще подростком, и, хотя помнил сюжет и основных героев, решил подстраховаться. Наутро Картер чувствовал себя готовым к любым каверзным вопросам со стороны Персика.
Сегодня она не опоздала. Увидев ее, Картер чуть не присвистнул. Выглядела она потрясающе. Персик немного изменила прическу, и теперь локоны слегка закрывали ей щеки. Ему очень нравились ее волосы, но смотреть на ее лицо нравилось ему еще больше. Ну зачем она это сделала? Картер почувствовал раздражение. Он намеренно скрестил руки на груди, поскольку иначе бы не удержался и сам откинул бы ей пряди за уши.
– Доброе утро, мисс Лейн. Как вы сегодня?
Она замерла, удивленная этим вопросом.
– Я? В лучшем виде. А как вы?
– Я тоже. Особенно когда вижу вас.
– Сегодня мы займемся изучением пьесы Шекспира, – объявила Кэт, настороженно поглядывая на Картера.
Она достала из сумки все, что требовалось для занятий, и аккуратно разложила на столе, словно выстроила дополнительный барьер между собой и Картером. Эта ее привычка к совершенству и порядку нравилась ему и в то же время сильно раздражала.
– Образец аккуратности, – пробормотал Картер, упираясь ладонями в край стола.
Персик снова полезла в сумку. Теперь она достала оттуда пачку «Мальборо», которую тут же бросила Картеру.
– Замолчите, ученик, – игриво сказала она.
Довольный Картер тут же вскрыл пачку и взял сигарету:
– Слушаюсь, мэм!
Закурив, он с наслаждением затянулся. Персик снова передвинула стул и села рядом с ним. На этот раз Картер получше владел собой, и все равно при виде ее скрещенных ног его мгновенно обдало горячей волной желания. У нее были потрясающие ноги: красивой формы и, главное, не костлявые. Там тоже было за что подержаться, по чему проехаться губами. А если обвить эти ножки вокруг его…
– Итак, пьеса, которой мы сегодня займемся, – это «Венецианский купец», – сказала Персик, пододвигая к Картеру книгу. – Думаю, содержание вам знакомо. Расскажите мне о ней, – попросила она, подпирая щеку ладонью.
Картер подался чуть ближе:
– Действие пьесы происходит в Италии. Шекспир писал ее как комедию, хотя многие исследователи его творчества считают «Венецианского купца» трагедией, учитывая испытания, выпадающие на долю главного героя, которого зовут Шейлок. – Картер взял книгу и стал перелистывать страницы.
– Кто такой Шейлок?
– Ростовщик, которого угораздило родиться евреем среди христиан. А во времена Шекспира этот мир отличался гораздо меньшей терпимостью. Так что не повезло парню.
– Думаю, что да, – засмеялась Персик. – Мне интересны ваши рассуждения. Но почему вы называете пьесу трагедией? Что трагического вы видите в образе Шейлока?