— После обеда я хотел показать ему сад. Вы мне пока не понадобитесь.
— Хорошо. Я поняла.
Она закончила с сервировкой и позвала Клааса к обеду. Она не знала, выходил ли он из своей комнаты все это время, но надеялась, что он пока не успел залезть, куда не следовало. Когда они проходили мимо Гертруды, он назвал ее «неожиданным, но интересным архитектурным решением», и Элиза решила смягчить свое к нему отношение — ей все еще было немного стыдно за то, как она отнеслась к фонтану в их первую встречу. Обед проходил спокойно и тихо: она подливала вино, приносила и уносила пустые тарелки, а за чаем Александр и Клаас разговорились о последних новостях из столицы.
— Говорят, Его Величество болен, — сказал историк, и Элиза вспомнила об орле на полу. — Он почти не появляется на людях.
— Вы меня не удивили, — Александр рассмеялся. — Король всегда был слаб здоровьем.
— О, вы, наверное, хорошо помните его отца, — он улыбнулся в ответ. — Не сочтите за дерзость, ваша светлость, но сколько же вам лет?
— Я родился во время Семилетней войны, — ответил Александр коротко. Таким же тоном он когда-то сказал ей, что будет «ставить эксперименты». — Мой отец был военным и сделал все, чтобы я пошел по его стопам.
— О ваших заслугах ходят легенды, ваша светлость. Вы ведь вместе с генералом Йорком были первыми, кто перешел на сторону императора Александра, верно?
— Верно.
Элиза незаметно улыбнулась. Клаас был похож на мальчишку, встретившего героя своего детства. Таким же воодушевленным выглядел Джейкоб, когда в «Мельницу» заезжали бывалые солдаты, но если ему было пятнадцать, то историку — все двадцать пять, но оба с одинаковым блеском в глазах расспрашивали собеседников о войнах, оружии и военных стратегиях. Элиза не понимала, что в этом интересного. Конечно, по вечерам она разглядывала карты, но только потому, что ей нравилось разбираться в разноцветных стрелках и обозначениях, а не потому, что ее так волновало, что такого сделал Кутузов, чтобы разгромить Наполеона. Если бы кто-нибудь спросил ее, о чем она мечтала, то раньше она сказала бы, что хочет отправиться в дальнее плавание, а сейчас — поехать на раскопки в африканские гробницы под началом того профессора.
— Благодарю вас, Элиза, — сказал ей Клаас после. — Вы готовите, как моя матушка.
— Спасибо, господин… — она смутилась, и смутилась еще сильнее, заметив, как усмехнулся Александр. — Я просто делаю то, что должна.
Они разошлись по своим комнатам, и Элиза снова осталась наедине с собой. Закончив прибираться в столовой и на кухне, она вернулась к себе, чтобы закончить начатую несколько дней назад книгу, но не смогла прочитать и десяти страниц. С появлением Клааса в замке, да и в ней самой, что-то незаметно переменилось. Все, начиная от ободранных гобеленов и заканчивая тем, как она ходила по коридору, покрылось неприятным ощущением торжественности, и Элизе казалось, будто за ней постоянно наблюдают. Она чувствовала себя больше не девочкой-служанкой, по мере сил отмывающей заброшенный замок, а настоящей слугой, которая несла ответственность за свои слова и поступки. Еще и то, что ученый приехал не откуда-то, а именно из столицы, заставляло ее прокручивать в голове самые мрачные мысли. Одно дело, когда Джейкоб и Габриэль в таверне шутили, что он может быть шпионом, и совсем другое — когда этот возможный шпион оказался в замке, до отвращения полном секретов.
Именно эти мысли заставили ее, увидев, как Александр и Клаас прогуливаются по дорожкам в саду, застыть у окна. Элиза поняла вдруг, что ей страшно, почти так же, как когда у ворот собралась толпа. Она хотела сделать что угодно, лишь бы не оставлять барона с ним наедине, хоть самой пойти в сад, сделав вид, что она тоже решила прогуляться. Ей казалось, что как только они исчезнут из виду, случится непоправимое. Элиза, конечно, тут же обругала себя за такие мысли и заставила отойти от окна, снова взявшись за книгу, но в итоге просто просидела около получаса, даже не перевернув страницу. Только услышав в коридоре голоса и смех, она смогла с облегчением выдохнуть.
До самого вечера ее никто не трогал, позволив углубиться в чтение и попутно — в собственные размышления. Никаких доказательств у нее не было, да и сам Клаас не казался опасным человеком. Он выглядел ровно так, как должны выглядеть молодые ученые — не высокий, но и не низкий, с узкими ладонями и улыбчивым, располагающим к себе лицом. Может быть, для городских леди он был хорош, но Элизе, выросшей в деревне, он казался тщедушным, да и к тому же слишком болтливым. Хотя для барона, наверное, в самый раз — он-то за столько лет точно истосковался по хорошему собеседнику, которого Элиза, как бы ни старалась, заменить не могла.
За ужином тоже не было никаких происшествий. Клаас, видимо, порядком уставший за день, говорил намного меньше, хотя после все равно поблагодарил Элизу. Ее подмывало спросить, о чем они разговаривали в саду, хотя она прекрасно знала, что вряд ли ей расскажут что-нибудь действительно важное. Барон тоже выглядел на удивление спокойным, хотя еще утром ей казалось, что он вот-вот пристрелит незваного гостя или сделает что похуже, но, видимо, прогулка по саду успокоила его. Она убедилась, что Клаас добрался до своей комнаты, не заблудившись, зажгла в замке свечи и факелы, проверила окна и двери: в общем, сделала все, что от нее требовалось.
Элиза думала, что и остаток вечера проведет в одиночестве, когда вдруг уже ближе к полуночи в ее комнату постучались. Она не спала, и стук в дверь заставил ее запаниковать, как в детстве: сунув книгу под подушку и загасив свечу, она подошла к двери и осторожно приоткрыла. Перед ней стоял Александр, державший в руках охапку нот.
— Вы еще не спите, Элиза? — спросил он, сразу раскусив ее притворство.
— Нет, господин. Вы… хотели что-то?
— Да. Может быть, вы составите мне компанию?
— Конечно, — она с облегчением улыбнулась. — Но разве…
— Мы достаточно далеко от гостиной, — ответил Александр. — Так что это останется только между нами.
Она завернулась в шаль и пришла в уже знакомую комнату в конце коридора, где уже были зажжены свечи и стояли две чашки и чайник. Александр, помня о предыдущем опыте, больше не позволял ей напиваться — Элиза, впрочем, не имела ничего против. Ей и самой не особо нравилось чувствовать себя пьяной, когда она не могла контролировать ни себя, ни то, что происходило вокруг. Да и на трезвую голову она могла по-настоящему насладиться музыкой, а не пропустить ее мимо, заснув, как в первый день. Пусть то, что играл Александр, казалось ей слишком отчужденным и немым, она не могла не отметить, что сами мелодии звучали приятно на слух. Но все равно, наблюдая за ним, Элизе казалось, что она упускает слишком многое: барон как будто бы проживал каждую пьесу, пока она могла только сидеть и слушать.
— Господин барон, — начала она неуверенно, когда Александр сел за инструмент, — можно спросить у вас?
— Да?
— Для чего вы играете? То есть… Я хочу сказать, для чего, если никто этого не слышал?
Вопрос рассмешил Александра, но Элизе действительно хотелось знать ответ. То, что она услышала в первый день, было случайностью, значит, барон привык проводить вечера вот так. Но в замке не было никого, кто мог бы составить ему компанию и послушать его игру, и он мог вообще не смотреть на ноты, а просто стучать по клавишам, но он ведь все равно много лет собирал эти партитуры и разучивал.
— Для себя, конечно же. Музыка — тоже один из способов выразить чувства, которые того требуют, неважно, слушаешь ты или играешь, — ответил он. — Естественно, после того, как сюда заявился ваш отец, я делал это для того, чтобы подбодрить вас. Сейчас — и для того, и для другого.