Разбирая хлам, до которого она не добралась во время первой уборки, она находила много интересных вещей: несколько крохотных шестеренок, фарфоровые фигурки солдат, больше похожие на шахматные фигуры, но больше всего Элизу поразила коллекция бабочек, явно пролежавшая здесь очень долго, но до сих пор целая. Протерев стекло, она села поближе к свету, разглядывая заботливо приколотых к дощечке насекомых. Здесь были и обыкновенные капустницы, и мотыльки, которых она сама в детстве любила ловить, и те, которых Элиза никогда в жизни не видела. Она расстроилась, заметив, что коллекция так и не была завершена — внизу хватало места еще для одной или двух.
Она не знала, сколько так просидела, перекладывая книги с места на место и протирая полки, и услышала только, как Клаас вышел из кабинета. Он отдал ей книги, попросив вернуть их на место, сказав, что продолжит позже, и Элиза наконец смогла облегченно выдохнуть и, проводив его обратно в гостевую, заняться своими делами.
У нее оставалось совсем немного времени, чтобы приготовить обед, поэтому первым делом она направилась в сад, чтобы собрать хоть какие-нибудь фрукты для пирога. Идя по чистым дорожкам, она тоскливо оглядывала цветущие кусты, сейчас казавшиеся ей навязчиво-яркими, как и все вокруг. Не понимая толком, чего именно ей надо было бояться, Элиза боялась всего: и Клааса, и незнакомых аристократов из столицы, и даже барона вместе с самим замком, который, как начинало казаться Элизе, и вовсе обладал своей собственной волей. Хотелось убежать далеко-далеко, дальше Кенигсберга, чтобы не знать больше ничего о механических книгах, загадочном вое по ночам, ни капли не похожим на ветер, и вещах, двигающихся сами по себе. Элизе хотелось покоя.
Погруженная в свои мысли, она вздрогнула, услышав совсем рядом лязг садовых ножниц. Оглядевшись по сторонам, она заметила барона, сидевшего на корточках у одного из кустов и быстрыми, резкими движениями обрезавшего только расцветшие бутоны дамасских роз и складывавшего их в плетеную корзину. Элиза, растерявшись, замерла на месте. Александр заметил ее именно в тот момент, когда она собиралась юркнуть за высокий куст рододендронов.
— Элиза, — окликнул барон мрачно и встал на ноги. — Что вы здесь делаете?
— Я хотела собрать оставшиеся сливы, — ответила Элиза, — господин.
— Где Клаас? — ей показалось, что Александра ее ответ вовсе не волновал.
— Он несколько часов пробыл в архивах, — объяснила она. — Сначала в истории края, как вы говорили, а потом я посадила его в кабинет и сама убиралась в соседней комнате. А после он сказал, что хочет отдохнуть, и пошел к себе.
Под тяжелым взглядом разноцветных глаз, которые казались почему-то чужими, Элизе хотелось сжаться и спрятаться. В отличие от вчера, сегодня Александр был не в духе с самого утра. За завтраком он почти все время молчал, а потом и вовсе заставил ее разбираться с Клаасом в одиночку. Элиза понимала, что за прошедшую ночь он мог многое обдумать и сделать собственные выводы, но такие резкие перемены в настроении барона все равно пугали ее. Она вспоминала собственного отца, который перед тем, как уйти в очередной недельный запой, начинал вести себя странно, то срываясь на нее из-за мелочей, то подкупая деньгами и безделушками. Пусть Александру до герра Циммермана было далеко, Элиза все равно не могла не насторожиться.
— Он о чем-то с вами говорил?
— Да, — ответила она честно. — Про… Про картины, они ему очень понравились, и про какого-то Агриппу. Он прочитал о нем в книге на витрине.
Александр выронил из рук корзину, и цветы рассыпались по дорожке ярко-красными каплями. Спохватившись, Элиза опустилась на колени и принялась собирать их. Один из цветов, где был плохо обрезан стебель, сильно уколол ей палец. Поморщившись, Элиза протянула корзину барону, но Александр как будто бы находился в другом месте: смотря сквозь нее, он выглядел так, будто ему напомнили о ночном кошмаре, который он всеми силами пытался забыть. Его лицо сделалось бледным и застыло, как каменная маска.
— Господин барон, — позвала Элиза робко, и, не услышав ответа, повторила смелее. — Господин барон!
Александр медленно перевел на нее взгляд, от которого ей захотелось провалиться под землю, хотя Элиза знала, что ни в чем не была виновата. Впервые за долгое время она испытала настоящий страх, которого не испытывала с самой встречи с отцом, но отца она привыкла бояться, а Александра — нет.
— Возвращайтесь в замок, — тяжело произнес он. — Будьте рядом с ученым.
— Как прикажете. Я только…
— Возвращайтесь в замок и не спускайте с него глаз! — рявкнул барон. Элиза вздрогнула от неожиданности и отпрянула. — Это приказ, вы поняли меня?!
— Поняла, — ответила она тусклым голосом.
Оставив Александра посреди пустого сада, Элиза, держа спину прямо, быстрым шагом отправилась обратно к воротам замка, на ходу вытирая непрошенные слезы. Она сделала все так, как приказал барон: показала Клаасу архивы, спрятав от него механизм, предназначение которого она до сих пор не понимала, просидела несколько часов, просто слушая, как в соседней комнате скрипит старый стул и шелестят страницы, и при этом всем — не забывала о своих основных обязанностях, потому что если бы она не отходила от Клааса ни на секунду, он бы заподозрил, что что-то не так, и Александр должен был понимать это самостоятельно, а не…
Перед входом Элиза остановилась, пригладила растрепавшиеся волосы и насухо вытерла наверняка покрасневшие глаза. Уколотый палец пульсировал слабой, но раздражающей болью. Проходя мимо выставленных в коридоре, ведущем в холл, доспехов, она с трудом подавила желание ударить по ухмыляющимся опущенными забралами шлемам. Может быть, Александр действительно что-то скрывал. Может быть, был прав тот неизвестный ученый, давным-давно описавший легенду о бессмертном хозяине Бренненбурга, и Элиза действительно служила не одинокому старику, а бессмертному чудовищу, она была готова простить ему даже судьбу несчастного незнакомого ей Агриппы, лишь бы не повторилось все то, от чего Элиза бежала из родного дома.
Сидя, согнувшись в три погибели, на табуретке на кухне и резкими движениями срезая с картошки кожуру, она снова и снова прокручивала в голове события сегодняшнего утра и понимала, что злилась не только на барона, но и на себя: за детское, незрелое чувство обиды, которое, захлестнув ее с головой, заставляло думать о вещах, которые она не имела права произносить даже в мыслях. Александр был по-настоящему добр к ней все это время, и она не должна была на него злиться. Возможно, она действительно была виновата: не правильно поняла, сказала не то, сделала все не так, как он предполагал. В любом случае, неправа должна быть только она.
Элиза так убеждала себя до самого обеда, но как только барон, холодный и мрачный, зашел в столовую, даже не взглянув на нее, что-то внутри заклокотало с новой силой. До крови прикусив щеку изнутри, она пообещала, что ни слова ему не скажет первой, все равно она всегда молчала, прислуживая за столом. Клаас, пришедший сразу после барона, даже не заметил, что что-то не так: за чаем он рассказывал о том, как продвигалась его работа, и Элиза отметила, что на этот раз Александр даже не изменился в лице, когда ученый упомянул Агриппу.