На день перед возвращением барона Элиза оставила самое главное — уборку в его спальне, которую задумала с того момента, как впервые туда вошла. Александр не запрещал ей туда заходить, но и если за порядком в остальном замке следил, то на свою комнату, казалось, ему было плевать — он даже не смахивал пыль с комодов, что уж говорить о том, чтобы мыть полы.
Когда Элиза вновь зашла в его покои, первым, что она заметила, была пропажа странных цилиндров, привлекших ее внимание еще в первый раз. Оглядевшись по сторонам, она усмехнулась. Александр точно знал, что она сюда придет, раз убрал все, к чему ей не следовало прикасаться. Вторым, что с грустью отметила Элиза, было то, что комната была рассчитана на одного человека. Наверняка где-то в глубине замка располагались комнаты, принадлежавшие его родителям, но Александр выбрал эту — отдаленную, маленькую и одинокую.
За несколько часов она отмыла всю комнату, разрушив в углах многолетний труд не одного поколения пауков. В относительном порядке был только рабочий стол, и его Элиза почти не трогала, только выкинув погнутые, ржавые железки, которые точно бы никуда не годились. Она застелила новые простыни, заново затопила выстывший камин и готова была уже уходить, но вдруг под самым столом заметила что-то блестящее. Чем-то оказался голубой камешек, вставленный в металлическую крышку, похожий на часть загадочного цилиндра. Элиза хотела подобрать его, чтобы положить в ящик, но только она притронулась к кристаллу, что-то в нем зашипело, и, к своему ужасу и удивлению, она услышала голоса.
Искаженные, моментами пропадающие, голоса говорили на знакомом языке. Прислушавшись, она поняла, что разговаривали между собой двое мужчин, и одним из них был барон. Камень засверкал тусклым светом, откликаясь на каждое слово.
— Ксандер, послушай, — говорил второй, с голосом, звучавшим моложе. — Столько лет прошло. На твоем месте я бы…
— Ты не на моем месте! — Элиза впервые слышала, чтобы Александр говорил с кем-то так грубо. — Предлагаешь мне бросить… Когда я так близок?
— Ни к чему… Не близок! — голоса пропадали все чаще и чаще, и фразы звучали отрывками. — Столько шансов, и ты… Я не собираюсь… Помогать, а… давно умерла. Ты сам…
— Не смей!.. — раздался громкий хлопок, заставивший Элизу вздрогнуть. — Убирайся!
— Я-то уберусь, — ответил второй голос мрачно. — Но больше не приеду. И в твои авантюры…
— Мне от тебя…
— Вот и хорошо. Прощай, Ксандер.
Голос смолк. Раздался еще один громкий шорох, и камень погас. Аккуратно, держа за металлическую часть, Элиза подняла незнакомое изобретение и, не зная, куда его деть, засунула в самый угол дальнего ящика стола, прикрыв лежавшими там смятыми бумагами. Это был не тот разговор, который она хотела услышать, да и вовсе слышать его она не должна была, однако теперь она знала. Пусть и не все, пусть половину она не разобрала и не поняла, теперь Элиза знала, почему Александр всегда так холодно отзывался о своей семье.
Закончив с уборкой, она вернулась в свою комнату, вновь не зная, куда деться. Естественно, Александр не должен об этом узнать, как и о походе в архивы. Поход по сравнению с этим и вовсе казался мелочью, которая не значила вообще ничего. В голове у Элизы, точно мухи, крутились вопросы, которых с каждой секундой становилось все больше и больше. К чему был так близок барон? Про какие шансы, про какие авантюры шла речь? И кто, наконец, давно умерла, раз Александр отрицал ее смерть с такой злостью и отчаянием в голосе? Не ей ли должна была понравиться та пьеса, которую барон играл в день, когда приехал Клаас? И не потому ли…
— Хватит! — сказала Элиза сама себе, хватаясь за голову. — Ты ничего не слышала. Ты ничего не трогала и не видела, просто помыла пол, поменяла постель и постирала шторы! Хватит! Завтра он приедет, и что ты скажешь?! Дура!
Ее взгляд упал на конверт, на темном столе теперь выглядевший как бельмо. Элиза с трудом сдержала порыв вскрыть письмо и, если оно действительно от брата, бросить в огонь, чтобы Александру от него не стало только хуже. Какие бы намерения у этого человека ни были, говорить другому, что кто-то, кто ему дорог, умер, и нечего ему пытаться что-то изменить — это самое подлое и низкое, что можно было придумать. Александр и так пережил слишком много: и войны, и нескольких королей, и в итоге доживал свой век в пустом замке на отшибе, и все, может быть, потому, что родной брат лишил его надежды на что бы то ни было.
Элиза еще долго просидела на кровати, волком глядя на ненавистный конверт, пока злость наконец не прошла сама собой. Нет, нельзя его сжигать. Может, письмо вовсе от кого-то другого, а может, брат наконец решил извиниться, и это уже самому Александру решать, прощать его или нет. В любом случае, это не ее дело, и вообще, ни о каком разговоре она не знала. Для нее брат барона ассоциировался только с африканскими масками и фарфоровым чайным сервизом, и больше она ничего о нем не знала, как и о прошлом Александра кроме того, что он рассказал Клаасу.
Она еле дотянула до вечера, целый день беспокойно бродя по замку. Даже заняться было нечем — за неделю Элиза переделала все дела, которые были, а читать в таком состоянии она точно не смогла бы. Уснуть тоже удалось с большим трудом, ведь то и дело она возвращалась то к подслушанному разговору, то к письму на столе. Даже с Клаасом было намного проще: когда он заводил разговор о бароне, она могла перевести тему или оборвать его, но услышанное однажды не забыть уже никогда. Оставалось только сохранить тайну — обе тайны, напомнила она себе, — и когда-нибудь унести их за собой в могилу.
Когда Элиза проснулась, по стеклу бил мелкий прохладный дождь. Она не проспала, но и проснулась позже, чем собиралась. Барон, по ее расчетам, должен был появиться к полудню, значит, оставалось несколько часов, чтобы приготовить все к его приезду. Переодевшись и причесавшись, Элиза, невесело улыбнувшись своему отражению, вышла из спальни.
Войдя в зал, она, привыкшая к одиночеству, чуть не выругалась, но успела только пискнуть. Александр, пусть и выглядевший усталым, но, все же лучше, чем до своего отъезда, стоял у окна, задумчиво глядя в пасмурную даль. Услышав шаги, он повернулся к Элизе и приветливо улыбнулся, и его улыбка отозвалась в ней вновь накатившей волной жуткого стыда.
— Доброе утро, Элиза, — поздоровался Александр. — Рад вас видеть.
— Я тоже, господин барон. — Элиза поклонилась и попыталась улыбнуться, чувствуя, как глаза наполняются слезами то ли от радости, то ли от чувства вины. — Я… Я не слышала, как вы вернулись.
— Я приехал рано утром, — он махнул рукой. — Решил вас не будить.
— Вы, наверное, голодны, — спохватилась Элиза. — Я сейчас, быстро все приготовлю.
— Не торопитесь. Все нормально.
Элиза развернулась и быстрым шагом, пытаясь не сорваться на бег, ушла на кухню. Она была так взволнована и так рада, что почти забыла про все, что было вчера. Проклятое письмо может и подождать — главное, что Александр наконец вернулся, и она больше не одна в замке, и с ним все хорошо. Она столько должна была спросить и рассказать, что плохие новости можно было и отложить до подходящего момента. То, что барон был так рад, увидев ее, тоже обескураживало. В глубине души Элиза все равно боялась, что он начнет придираться и скажет, что она недостаточно работала, как это непременно сделал бы отец, но нет. Александр был в удивительно хорошем расположении духа для человека, вернувшегося из долгого путешествия, да еще и в такую рань.
— Как вы съездили? — спросила она нетерпеливо, принеся после завтрака чайник и чашки. — Там все хорошо?