К ее удивлению, плоть мгновенно зашипела и растаяла, оставив только почерневшие остатки на стенах, которые она соскребла лопаткой и которые при попадании еще нескольких капель кислоты превратились в обуглившиеся ошметки, которые она смогла легко собрать и выкинуть в окно.
— Так тебе! — выпалила Элиза на радостях, с восхищением глядя на бутыль, превратившуюся в ее руках в самое настоящее оружие.
Она обошла почти весь замок, уничтожая ненавистные комки, а закончив — вернулась в лабораторию, во второй визит почему-то показавшуюся ей куда страшнее, чем в первый. Спускаясь по хлипкой лестнице, она крепко держалась за перила, боясь вот-вот рухнуть вниз лицом или в кислоту, или во что-нибудь похуже, вроде сваленной в углу кучи гнили. Осторожно обходя решетку, она поставила колбу на стол, радуясь, что не пришлось открывать вторую. Пользуясь тем, что барона нет, она куда смелее огляделась по сторонам и обратила внимание на несколько записок, валяющихся на столах. «Это моя третья попытка создать эликсир жизни», — прочитала Элиза слова, выведенные угловатым, размашистым почерком. Она не могла понять написанного полностью, но общую суть понимала. В ее голове постепенно, по кусочку, складывалась мозаика: с каждой находкой она все больше и больше узнавала барона, и слова, которые она слышала раньше, про жизнь и смерть, про его возлюбленную, давно умершую, наконец обретали смысл. Элиза положила записку на место и поспешила к выходу. По пути она бросила взгляд на отверстие в полу, прикрытое решеткой неправильной формы, похожей больше на трещины на льду. Воровато оглядевшись по сторонам, она подобрала с пола средний булыжник и кинула между прутьями. Камень упал в воду с необыкновенно громким и долгим всплеском, словно летела целая горсть, но когда Элиза взглянула вниз, то ничего не увидела, кроме ряби на воде.
Она вернулась обратно в зал, придумывая, чем заняться до возвращения барона. Даниэль после завтрака снова заперся у себя, и ей не хотелось его беспокоить — с каждым днем археолог выглядел все хуже, несмотря на все попытки незаметно его подкормить. Элизу охватило странное чувство волнения, которого она давно не испытывала: Бренненбург снова стал для нее наполненным загадками и тайнами, которые так хотелось разгадать, но к которым она понятия не имела, как подступиться.
Прибытие Даниэля в какой-то степени сыграло ей на руку, ведь барон позволил гостю посещать неиспользуемые коридоры и углубляться в замок, чего Элизе он не разрешал, оправдываясь сыростью и грозящим обвалиться потолком. Александра как будто не волновало, что с Даниэлем может что-то случиться или он может узнать что-то страшное, как Клаас. Как будто Даниэль, в отличие от своего предшественника, никогда не покинет Бренненбург. Но даже если так, от опасностей замка, вроде снующих повсюду крыс или проваливающихся досок, его защищала Элиза, часто сопровождавшая Даниэля в его исследованиях замка. Сначала она жутко стеснялась, но на третий раз привыкла. Даниэль, разглядывая древнюю каменную кладку, рассказывал про то, как раньше такие замки строили рыцари во время освоения местных земель, она же в ответ делилась Альтштадскими легендами и сказками, которые он слушал с неподдельным интересом.
Он оказался куда проще, чем Элиза казалось на первый взгляд. Выяснилось, его отец был обыкновенным плотником, зарабатывавшим не много, но и не мало. То, что Даниэль поступил в университет, на три четверти было чудом, и на одну — чистым везением, когда он вовремя попался на глаза профессору Герберту, искавшему себе достаточно молодого и крепкого помощника для предстоящей экспедиции. Именно от Даниэля она узнала, что поездка в Алжир была целиком и полностью оплачена Александром — барона наверняка интересовали вещи, которые хранились бы в гробнице, оказавшейся куда древнее, чем казалось на первый взгляд. Что-то в его словах заставило Элизу почувствовать смутное недовольство — она вспомнила вдруг выражение лица барона, когда тот читал письмо с мрачной новостью. Как бы он ни притворялся, на профессора ему было плевать. Может, и на Даниэля ему было точно так же плевать. Может, и на нее тоже, как бы Элиза ни убеждала себя в обратном.
Стараясь отвлечься от грустных мыслей, она сама не заметила, как снова стала вместо того, чтобы спокойно подметать, кружить по широкому коридору с метлой, следуя только одной ей известному ритму. Александр обожал вальсы и успел привить эту любовь и Элизе. Иногда, засыпая, она мечтала, как однажды барон возьмет и ее в Кёнигсберг, и на каком-нибудь вечере у нее получится потанцевать, пусть и не в зале, а в коридоре для прислуги, но потанцевать под настоящую музыку, или хотя бы просто услышать ее издалека. Как бы Элизе ни нравилось в Бренненбурге, ей все равно хотелось жизни — громкой, яркой, не ограниченной только древними каменными стенами.
Лязг упавшего железа заставил ее остановиться и резко обернуться. Даниэль, притаившись за доспехом — Манфредом, вспомнила Элиза, — растерянно и смущенно смотрел то на нее, то на упавший шлем. Ей даже не хотелось знать, как давно он там стоит. Однозначно, что сейчас он поднимет ее на смех, а потом расскажет барону, который точно будет недоволен тем, что она нарушила очередной запрет — никаких танцев с метлой, когда в замке гости. Спохватившись, Даниэль схватил с пола шлем и попытался водрузить обратно, но сделал только хуже. Весь доспех покосился, грозясь рухнуть на пол кучей ржавых железок.
— Дайте мне, — пробормотала Элиза, поправляя несчастного Манфреда.
— Простите, пожалуйста, — сказал англичанин тихо, пряча глаза. — Клянусь, я за вами не подсматривал.
— Это я должна извиняться. Господин запрещает мне… Так делать, когда в замке гости.
— Почему? Мне кажется… Мне кажется, вы хорошо танцуете.
Она густо покраснела, не зная даже, что ему ответить. Манфред ухмыльнулся опущенным забралом, и Элиза подавила порыв развалить его окончательно, чтобы, во-первых, разрушить повисшую неловкую тишину, а во-вторых, найти себе занятие на ближайшие полчаса так точно. Даниэль молчал, разглядывая то каменную кладку на полу, то бросая быстрый взгляд на Элизу, которая замерла, положив руку на плечо доспеха. Она не умела, даже сказать, не знала, как отвечать на такие комплименты. Не то, чтобы никто раньше ей их не делал — просто каждый раз, когда рядом с ней появлялся кто-то, похожий на ухажера, следом появлялся герр Циммерман, и тогда несчастный юноша в лучшем случае отделывался побоями, в худшем — выстрелом солью из любимого отцовского ружья, а Элиза вновь и вновь выслушивала, какая она распутная и как закончит свою жизнь в ближайшей канаве.
— Элиза, — позвал Даниэль, заметивший, как ее лицо из темно-красного сделалось бледным. — Прошу, простите меня. Я правда не хотел…
— Все хорошо, — отозвалась Элиза, тряхнув головой. — Вы не виноваты.
— Может быть… — он снова отвел глаза в сторону и почесал затылок. — Может быть, станцуете со мной?
— Вы надо мной шутите?
— Нет. Вовсе нет.
Элиза недоверчиво огляделась по сторонам, задержав внимание на зале, откуда в любой момент мог появиться Александр, а затем перевела взгляд на протянутую ей ладонь, большую, с длинными аккуратными пальцами. Здесь не Альтштадт, и отец не возникнет из-под земли, готовый рвать и метать. Да и Даниэль был намного лучше, чем деревенские мальчишки — всегда вежлив и всегда очень осторожен в словах и поступках. С недоверием, до сих пор сомневаясь в собственных мыслях, она приняла предложение, взяв его за руку — то, какой крошечной выглядела ее собственная ладонь, даже показалось ей смешным. Заливаясь краской, Даниэль положил руку ей на талию, а Элиза вцепилась ему в плечо, боясь потерять равновесие. В голове шумело, и ей казалось, будто все вокруг, кроме красного лица англичанина, потемнело.