Она вышла на улицу, собираясь проведать Анхелу. Барон больше не отправлял ее в город, впрочем, Элиза и сама не горела желанием туда ехать. Для жителей Альтштадта она не была больше Элизой Циммерман, дочкой фермера, плясавшей по пятницам в «Мельнице» и прячущейся от отцовского гнева в гостиничной каморке — она теперь баронская горничная, которая доложит, если увидит в городе что-то не то. Или же с нее можно будет спросить за преступления, которые приписывали самому барону.
Иногда Элизе хотелось кричать от бессилия — она не могла помочь ни Александру, ни Даниэлю, и на недовольных горожан повлиять тоже не могла. Все, что ей оставалось, это делать свою работу молча и следить, чтобы хотя бы внешне Бренненбург оставался если не идеальным, то хотя бы сносным — чистым, теплым, без мясных наростов по углам. С ними она почти справилась, несколько дней подряд поливая наросты кислотой, и они, пусть и не пропали совсем, стали намного меньше, словно неизвестная зараза отступила — или затаилась на время, чтобы собраться с силами и захватить замок целиком.
Пересекая внутренний двор, Элиза, к своему удивлению, услышала за крепостной стеной знакомые голоса. Кто-то — с английским акцентом, вставляя между слов английские же ругательства, говорил что-то про барона и уважение, а кто-то, несмотря на дрожь в голосе, пытался дерзить. Элиза вышла за ворота и увидела у стены Даниэля, держащего за руку сопротивляющегося Джейкоба, у ног которого валялось ведерко и кисть, испачканная в белой краске.
— Что здесь происходит?! — Она подбежала к молодым людям, встревая между ними. — Что вы делаете?
— А вы разве не видите?! — возмутился Даниэль, не выпуская мальчишку. — Это ваша работа — следить, чтобы никакая шпана не портила стены замка, Элиза!
— Не смей так с ней разговаривать, ты!
— Замолчите оба! — закричала она. — Вы правы, Даниэль, это моя работа, поэтому будьте так добры, отпустите его! Думаете, господин будет в восторге, если вы сломаете руку одному из его подданных?
Элиза оттеснила Джейкоба назад и гордо вздернула голову, пытаясь скрыть дрожь в теле. Разница в росте с англичанином еще никогда не казалась ей такой угрожающей — при желании Даниэль мог взять ее и сломать пополам, но он только свирепо посмотрел на нее, с силой стиснул челюсть и наконец отошел на шаг назад. Упоминая при нем барона, она не знала точно, как он отреагирует, но, к счастью, имя Александра для него еще что-то да значило. Снова выругавшись на английском, Даниэль развернулся и пошел обратно в замок, по дороге ударив кулаком по створке ворот. Только тогда Элиза смогла облегченно выдохнуть и взглянуть на Джейкоба, который был напуган не меньше, чем она.
— Объясняйся, — устало, но строго сказала Элиза. — Что ты тут делал?
— Мы с ребятами пришли, — ответил Джейкоб грубовато. — Хотели на стене написать, что барон — убийца, но выбежал вот этот. Все разбежались, а я…
— Что ты хотел написать? — она схватила мальчишку за руку. — С ума сошел?!
— Это правда! Так все говорят, и Габриэль видел, как Собиратель бежал в замок!
— Замолчи немедленно! — Элиза огляделась по сторонам, боясь, как бы не вернулся Даниэль. — Ты бы хоть постеснялся мне в лицо это говорить.
— С чего бы? Я знаю, что тебя здесь держат насильно. Ты ведь не от хорошей жизни пошла прислугой работать, а теперь не можешь никуда деться, потому что иначе тебя тоже убьют, разве я не прав?
— Нет, не прав.
Попытки Джейкоба раскусить ее и надавить на точки, которые он сам себе придумал, выводили ее из себя, и Элиза еле сдерживалась от того, чтобы залепить мальчишке подзатыльник. Мало того, что из-за него у нее теперь возникли проблемы с Даниэлем, который такое вряд ли забудет, так еще и стену придется оттирать — половину он все написал. Наверняка ребятня, которая была с ним, уже вернулась в город и рассказали все родителям, и без того подлив масла в огонь. Теперь, кроме слухов о самом бароне, они начнут говорить о том, что его гость такой же сумасшедший, так еще и бросается на детей.
— Заставить бы тебя все это оттирать, — вздохнула Элиза. — Только видеть тебя больше здесь не хочу. Проваливай, пока я не передумала.
— Если ты пойдешь со мной, я тебя спрячу.
— Голову свою спрячь! — она замахнулась, и Джейкоб отскочил назад. — Пошел вон!
Он побежал вниз по холму, к лесу. Элиза, тяжело вздохнув, вернулась во двор за ведром и тряпкой. Пусть оттирание художеств Джейкоба не заняло у нее много времени, она чувствовала такую усталость, будто таскала туда-сюда тяжелые мешки. Защищать честь своего господина было всего лишь еще одной обязанностью, но Элизе казалось, что она совсем для нее не подходила — таким должен заниматься управляющий в богатом фраке, ведущий себя безупречнее любого дворянина, а такая, как Элиза, должна ходить у него в подчинении и только и делать, что мыть полы да стирать одежду. Но управляющего в Бренненбурге, кажется, никогда и не было — по крайней мере, Габриэль никогда о нем не упоминал и решал вопросы лично через барона. Александра можно было понять, ведь наверняка он хотел и сэкономить на прислуге, и не любил шума, который непременно возник бы, живи в замке еще несколько человек.
Закончив с надписью, она вернулась в замок, с осторожностью пробираясь по коридорам к своей спальне — меньше всего сейчас ей хотелось налететь на Даниэля. Элизе хотелось верить, что он сам зайдет к ней ближе к вечеру и извинится, но она понимала, что он не придет. Еще три дня назад — пришел бы, неделю назад — и вовсе не позволил бы себя так вести, но сегодняшний Даниэль не имел с собой из прошлого ничего общего, кроме лица и имени, и Элизе приходилось признавать, что Александр на его счет был целиком и полностью прав. Она не представляла, чем они подолгу занимались в подвалах, но Даниэль из-за этого совсем потерял голову, и уже никто не знал, что с ним будет дальше.
Может, барон и пошутил насчет их свадьбы, но иногда, перед сном, Элиза представляла себе этот день — она представляла себя в мамином подвенечном платье, которое висело в платяном шкафу в их комнате и ждало своего часа, Даниэля, красивого и веселого, всех ее друзей, собравшихся вместе, даже его больная сестра по такому поводу приехала бы. К алтарю ее непременно вел бы Александр — герра Циммермана не пустили бы даже на порог церкви. Этот день стал бы самым счастливым в ее жизни, если бы он только мог стать реальностью.
— Я хочу, чтобы все было хорошо, — прошептала она себе под нос, вздрогнув от неожиданно накатившего чувства тоски и тревоги. — Как раньше.
Как раньше — хотя бы как неделю назад, когда они еще собирались в столовой, и Элизе не приходилось разносить ужин по разным комнатам. Она скучала по вечерам, проведенным в комнате с фортепиано, которая теперь пустовала с того самого дня, когда приехал Даниэль. В свободные часы Элиза уходила туда, как будто во всем замке эта комната была ее безопасной гаванью. Здесь не было слышно зловещего грохота лифта, заставлявшего содрогаться вековые стены, и она могла позволить себе побыть в тишине. С книг об истории и искусстве, которые ей поначалу советовал Александр, Элиза плавно перешла на научные трактаты, пусть они и читались намного тяжелее из-за сложного и запутанного языка. Помня и о словах Клааса, она нашла в одной из секций даже книгу по магии, с удивлением обнаружив, что она была посвящена «верному другу и учителю Генриху Корнелию Агриппе».
Читать о таких вещах Элизе было одновременно страшно и интересно. Магия, которая ассоциировалась у нее с пожилой ведьмой, жившей на окраине Альтштадта, к которой ходили в основном жены, недовольные своими мужьями, оказалась куда глубже, словно нить, опутывающая собой все мироздание. Читая о вещах, которые ей, деревенской девочке, никогда не понять, она представляла, как предки барона, или даже он сам, много лет собирали книги о колдовстве, а после повторяли описанные в них жуткие ритуалы. Кто знал, может, и сейчас в подвалах замка Александр и Даниэль занимались тем же самым.